Коля бросил взгляд на Алену. Ему как никогда захотелось обнять её, поцеловать, почувствовать запах её волос. Она находилась от него в нескольких шагах, но он не мог даже коснуться её. Эта мысль сводила с ума.
— Алена, прекрати этот цирк, — как можно спокойнее сказал Пятый. — Неужели мне опять все снится? Почему Кивир не может успокоиться? Почему не перестанет перекидывать меня с одной мнимой реальности в другую?
— Я не Алена! — закричала она. — Я Ольга! Ольга! Понял! Я больше не могу так жить, у меня нет сил. Очнись, очнись, очнись!
Крик перешел в шепот. Но она всё повторяла и повторяла: очнись.
Видимо, священник не ожидал от неё подобной выходки, потому что смолк и принялся неотрывно пялиться на него, Пятого.
— Папа…
Дочка стояла в углу комнаты и сжимала в руках куклу.
— Не говори с ним, — сказала Алена.
— Почему? — спросил Пятый.
— Потому что вчера ты её чуть не убил, псих долбанный! Ребенок к тебе не подойдет ближе, чем на три метра.
Пятый попробовал вспомнить. На какой-то миг он даже ощутил, как
— Игорь! — закричал священник. — Неси зеркало.
Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился парень-служка, держащий в руках большой странный предмет. Пятый поймал себя на мысли, что юноша очень красив: волевой подбородок, чувственные губы, крепкие руки, длинные пальцы пианиста.
Парень, опустив глаза, взгромоздил странный предмет на кровать и перевернул его. Зеркало! Некая сила заставил Пятого с силой зажмуриться.
Не смотреть! Нельзя…
— Боится, — сказал священник. — Бесы не любят свое отражение.
Пятый в отместку с вызовом глянул на прямоугольник зеркала. Он слабо походил на человека: губы были перепачканы в желтой слизи, по телу расползались паутины зеленых вен. Что-то странное произошло с зрачками. Из них хлынула чернота, растекшаяся по глазным яблокам, и те стали похожи на два темных шара.
— Отпустите меня, — прошептал Пятый.
— Скажи свое имя, бес! — проорал священник.