Павел демонстративно встал.

— Нет! Посиди еще. Мне здесь не с кем поговорить. Соседи вечно заняты. Да я их и знать не хочу. Здесь все мужики тряпки, хоть и делают деньги, ездят на «мерсах», а меня не обманешь — все слабаки и трусы. Не знаю, почему. Чувствую, и все. Бабы — дешевки, из-за шубы удавятся. И дети, дети, дети… Я погрязла в быту. Я задыхаюсь. С тобой поговорить можно. Хоть ты и сволочь, а человек настоящий. Они все здесь не стоят твоего пальца. У этих только деньги и деньги, и я сама становлюсь такой же — шлюхой для своего жирного мужа. Скоро сама стану жирной матроной, и дети вырастут, будут такие же.

Таня вздохнула. Потерла виски.

— Вот я тебя увидела, и себя вспомнила. Помнишь, какой я была?

— Помню, — сказал Павел. — Смелой и бесстрашной.

Таня рассмеялась.

— Вылизывать ты не разучился. Боже, что я сделала со своей жизнью? У меня ведь были цели, мечты, амбиции! И замужем я себя видела разве что в гробу. Гроб и получился.

Она замолкла, странно улыбаясь.

— Я знаю, зачем ты явился. Денег просить?

— Помощи.

Таня взяла новую сигарету.

— Разве это не одно и то же?

— Помоги мне выйти на Кирилла.

— Зачем?

— Узнать кое-что. Про одного человека.

Таня выдохнула дым.

— Во что ты опять вляпался, Покровский?

— В прошлое, — пробормотал Павел.

Он поднял глаза. Таня щурилась. Сигарета дымилась в ее пальцах.

— Женщина. Во всем всегда виновата женщина. Ты снова с кем-то спутался. Глаза тебя выдают. Я этот взгляд хорошо помню, — Таня стряхнула пепел. — Эта девочка подведет тебя под монастырь.