— Обманула?

— Мы подписали бланки, по которым я все списала на него. Но были другие, я приготовила их заранее. Я подменила бумаги, Павел!

— Он ничего не получит?

— Нет.

— Но… кто тогда?

Павел и Инна отстранились друг от друга. Между ними в воздухе повисла неловкость.

— Забудь, — Инна тряхнула головой. — Черт с ними, с деньгами. Но теперь… меня впервые беспокоит собственное будущее. Я хочу начать жить по-человечески. Сегодня плакала. Вспоминала свою жизнь. И пришла в ужас. Что я сделала — для себя, для тебя, для других? Винила в своих бедах родителей, Нестерова, Илью — всех, кроме себя. Я травила себя всем, чем можно, но мой главный наркотик — жалость к себе. Больше я не буду жалеть себя. Это бессмысленно, и мне это больше не нравится. Что ты молчишь? Скажи, скажи, что перемены возможны!

— Да, Инна, да, любимая. У тебя все получится.

— Я больше не буду идиоткой. Начну думать о себе. И не только. Меня теперь беспокоит все. Ты. Ира. Как сложится ее судьба? Твой мальчик, Дима. Нельзя забывать его. Этот город. Все люди. И даже этот выродок, Судья. Теперь я понимаю Его лучше. Мне жаль Его. Он одинок. Очень одинок. Он не умеет любить. Судья убивает людей, потому что всех ненавидит. Павел, что с тобой?

— Нет, ничего, — Павел схватился за голову, прикрыв глаза. Спустя минуту резкая боль стихла. Он через силу улыбнулся Инне.

— Голова разболелась.

Инна взяла его руки в свои.

— Твои руки… такие холодные.

Она начала растирать его пальцы, согревая дыханием.

Помолчав, спросила:

— Скажи, ты чувствуешь его? Или ее?

Павел положил ладонь на ее мягкий живот.

Черты его лица разгладились.

— Да. Я чувствую.

— Что? Что ты чувствуешь?