Несколько раз, пока длились вопросы и ответы, она едва не теряла самообладание. Когда на нее накатывало, она смотрела в дальний конец комнаты, где за барьером, доходившим до пояса, с надписью: «Пожалуйста, не заступайте за барьер», сидел и терпеливо ждал Билл.
Она понимала, что должна встать, подойти к нему и сказать, чтобы он больше не ждал. Пусть едет домой и позвонит ей завтра. Но она не могла заставить себя сделать это. Ей необходимо было, чтобы он находился там, точно так же, как он был необходим позади них на своем «харлее», когда детективы везли их сюда. Он был нужен ей, как включенный ночничок сверх впечатлительному ребенку, когда он просыпается среди ночи.
Дело в том, что ее продолжали одолевать кошмары. Она понимала, что кошмары не поддаются доводам разума, но это не помогало. В какие-то моменты они ненадолго отступали, и она просто отвечала на вопросы, не терзаясь от навязчивых мыслей. Потом ей начинало казаться, что они держат Нормана здесь, в подвале,
Безумие. Но она сознавала, что это безумие, лишь когда поднимала глаза и видела Билла за низким барьером. Он смотрел на нее и терпеливо ждал, когда все закончится и он сможет отвезти ее домой.
Полицейские продолжали выяснять подробности и поворачивать ситуацию то так, то эдак. Порой вопросы задавал Густафсон, чаще — Хейл, и хотя у Рози не возникало ощущения, что они притворяются, играя в игру «добрый полицейский — хороший потерпевший — злой преступник», она страстно желала, чтобы они закончили возиться со своими бесконечными вопросами, протоколами и бланками и отпустили их. Возможно, когда она выберется отсюда, эти парализующие метания от ярости к страху утихнут.
— Объясните мне, пожалуйста, мисс Киншоу, каким образом в вашей сумочке оказалась фотография мистера Дэниэльса? — спросил Густафсон. Перед ним лежал заполненный наполовину бланк протокола, в одной руке он держал шариковую ручку и жутко хмурился. Рози он казался похожим на парнишку, сдающего экзамен, к которому совершенно не подготовился.