Нормальные люди никому не интересны и никак себя не проявляют. Муза к ним не является, как бы выразилась далёкая душка Адель, а я бы ей поаплодировал – редкая фраза, что ей удавалась. А мне она не удавалась никогда, за что я тогда себя ненавидел и называл бездарностью. Теперь же сам придумал эту фразу, не оспаривая оригинальное авторство. Ливенсон по-своему талантлив, остроумен и умён, у него точно нет никаких банальностей и клише. Ничего он не ждёт, и его никто не ждёт. Человек вне времени и пространства, переходящий из одной точки в другую, как неуловимый квантум энергии, справляясь со скоростью света – так передвигаются только ангелы и демоны, до которых мне ещё далеко.

– А какие у тебя планы? – спросил я, доедая остатки высохшего риса.

– Планы? Двину дальше. Моя виза заканчивается. Завтра улетаю.

– Не решил, куда?

– Ты плохо слушал меня, Герман! Сегодня Токио, а завтра – Сидней, послезавтра…

– Ты ничего просто так не говоришь.

– Ну так…

– В поисках новых ощущений?

– Поверь, я всё испытал, но ценю, что уже испытано.

– Мудро, – кивнул я, причмокнув влажными губами. – Очень даже мудро.

– Я давний любитель мудрости и красоты.

– Это не ново. Что-то я слышал подобное, – сказал я, отодвигая тарелку. – Бывай, Роман! Буду ждать сюрприз. Надеюсь, он сбудется.

– Непременно. Я человек слова, если иногда позволяю себе эту слабость.

– Мм… – поднял я узкие брови, но даже не нашлось, что ему ответить.

Что пожелать ему напоследок? Что добавить? Всё равно тень от меня никуда не денется. Да и Ливенсон не прощался. Оставив около блюдца несколько йен, он исчез молчаливо и горделиво, сверкнув белизной шёлкового пиджака по моим утомленным зрачкам.

Долго думать над его исчезновением не пришлось. Появился запыхавшийся Мисима, неприлично опоздавший. Какая расточительная непунктуальность, но мне это на руку. Впервые я радовался опозданию партнёра, ведь появись он раньше, то помешал бы разговору с тенью, спугнул бы её. В такие сакральные минуты свидетели не нужны.

Мисима уселся на место Ливенсона и принёс свои извинения, а я ответил, что тоже припозднился. Господин Мисима сразу успокоился, но назад извинений не взял и даже удивился моему обескураженному виду, заметив, что я летаю в облаках и мысленно там, на прошедшем торжестве в его роскошном особняке. Я не стал разубеждать продюсера. Пусть думает, что хочет. Что мне с того? Посвящать его в потусторонние события невозможно. Он вряд ли сойдёт за избранного.

Счастливый Реке Мисима принёс благую весть: парни согласились на все условия и готовы были подписать контракт. Мисима захватил вчерашние бумаги, и мы могли решить все дела сейчас. Запасливо я припёрся в кафе с полезными атрибутами – напечатанными файлами и гелевыми ручками. Предстояло подписать контракт. За всю братию при мне расписывался один Мисима. Рокеры имели право голоса, но в данный момент их не было, тем более, у них свои контракты и обязательства перед продюсером, который несёт полную ответственность за происходящее, посему их мнение особо не важно. Накануне я убедился, как они полны энтузиазма и желания, даже несмотря на отдельный скепсис, который я легко преодолел не без поддержки Мисимы. Я подвернул ему контрольную бумажку, а Мисима, не перечитывая в сотый раз договор, подписался, черкнув уродливый иероглиф, а я поставил свою шикарную подпись и оставил место для подписи Фридмана, затем жахнул печать. Сделка с Германом Ластовым свершилась.