Он кивает, обещает прийти, как только допьет, а сердце бьется как все колокола мира разом. Ему страшно — и за нее, и за себя. Может быть, и правда уехать? Бросить все? Но она… она не поедет. Особенно сейчас, когда вернулся Оскар, — глава оборотней все еще значит для нее очень много. Да и та папка, что он сам оставил для нее на столе. За всей это кутерьмой с Представителями и внезапной ломкой (а ведь он просто спустился Вниз с Оскаром, решив вспомнить былые дни, когда туман они патрулировали вдвоем!) Черна вроде бы забыла о ней, но если только вспомнит и начнет копать… Она уже никогда не уедет.

Шеф вздыхает и прикрывает глаза, пытаясь привести мысли в порядок.

Он не может уехать один. А она не поедет за ним — они не настолько близки. Еще не настолько. Шеф беззвучно смеется сам над собой: за эту долгую жизнь в его постели перебывало такое количество женщин всех рас, что и не сосчитать, но та одна, от которой сейчас зависит так много, спит в ней совершенно невинно, даже не подозревая, что каждую ночь он оказывается рядом. Что иногда позволяет себе осторожно положить руку поверх ее руки, прижаться лбом к ее плечу. Лишь на минуту, пока она не пошевелится или просто не вздохнет чуть глубже. Он отстраняется с такой скоростью, что прогнувшаяся под его телом кровать не успевает принять ровную форму.

Шеф жмурится, сжимая пальцами переносицу. Надо показать ее Борменталю. Завтра же. Сегодня времени не было — разобравшись с возвращением Оскара и спихнув на дежурство эту вампиршу, он остаток вечера провел с Черной. Казалось, все было как обычно: стоило ему вернуться, она успокоилась за считанные секунды. Однако отпускать оборотня Вниз Шеф не решился — не дай боги, опять нападут.

Шеф допивает кофе, ставит кружку на белоснежный, не тронутый готовкой стол и уходит в спальню. Он сядет на самый краешек кровати и будет сидеть там пока она не заснет. А потом — потом он тихонько ляжет рядом и будет слушать, как она дышит в темноте, уверенная, что он защитит ее от всех напастей, и не знающая, что это не так.

На следующее утро Шеф кинулся к Борменталю, как только они приехали в Институт. Черна осталась в кабинете, с удовольствием упав в одно из его кожаных кресел, — с того момента, как она бросилась ему на шею у Столба, прошло чуть больше двенадцати часов, и десять из них она проспала.

Борменталь понимал все без слов. Он осуждающе глянул на Шефереля из-под белого колпака и, не говоря ни слова, двинулся вперед по коридору. Едва достающий боссу до пояса, доктор, тем не менее, заставил его почувствовать себя маленьким ребенком, который натворил дел и теперь не знает, как вывернуться.