Но кого-то притащили на себе, кто-то не двигался, и я с ужасом осознала, что пострадали не только наши враги. Конечно, призраки не тронули их, но бой был жестоким, а когда главным оружие становятся не гуманные пули, а когти и клыки, страшные раны неминуемы.

Спустившиеся с нами лекари, из которых я знала только Крапиву, мгновенно обступили пострадавших, укладывая их на землю. Люди остались за нашими спинами, в глубоком тылу, и не могли пострадать. Эмпаты (кроме Вел пришло еще двое человек) хоть и были сейчас бесполезны, но уже подавали бинты и доставали хирургические иглы. Какой бы ты ни был оборотень, надорванные части тел быстрее заживают пришитыми.

— А где?.. — начала было я, но предмет моего вопроса уже выступил из тени в пятно света, вперив в Шефа злой горящий взгляд.

В первый момент я содрогнулась, увидев, что атака первостроителей не обошла его стороной, но в следующий едва смогла сдержать негодующий вопль. Доминик появился в изодранной сутане, свисающей клочьями и ободранной внизу, — и с отсутствующей грудной клеткой. Кожи и мышц там уже не было, за решеткой ребер вздрагивали розовые легкие. Половины лица он тоже лишился, и зубы, не спрятанные кожей, казались жутким оскалом. Он заметно хромал, придерживая левую руку, с как будто выдранным до кости куском мяса правой, пальцы которой торчали в разные стороны.

Я подумала, что мы победили, но, когда лунный свет осветил его, стало понятно, что наш кошмар продолжается: прямо на моих глазах Доминик стал восстанавливаться. С хрустом встали на место пальцы, стала затягиваться дыра на руке. По ребрам побежали тоненькие струйки сосудов, тут же спрятавшиеся в нахлынувших волной мышцах, через мгновение все затянула кожа. Доминик повернулся, уже не хромая, и, поймав мой взгляд, улыбнулся той половинкой рта, которой еще секунду назад у него не было.

— Боже мой… — выдохнула я, — Шеф, пожалуйста, скажи, что ты так можешь.

— Нетх. Так даже я не могху.

Я оглянулась, удивленная его странным голосом, и, охнув, отступила назад, уткнувшись в пораженно замершую Китти. Шеф изменился. Ухмыляющийся рот ощерился цепочкой острых зубов и двумя парами клыков, на руках проступили тяжелые загибающиеся когти. Он обернулся, и я вздрогнула: глаза его полностью заливало чистое золото, и только от нижнего века до верхнего тянулась тоненькая черная полоска зрачка.

— Шеф… — выдохнула я. — О, господи…

Он задержал на мне взгляд своих жутких глаз, наверное желая успокоить, но я могла думать только о том, что он привычный никогда не был им настоящим, и сейчас это стало ясно как никогда.