Я думала о папиной жене, Кассандре, той сумасшедшей даме, которая жила в доме напротив нас. Той, которая называла мать шлюхой и вечно следила за нами из-за спущенных занавесок. Кассандра была богата и почти так же красива, как мать, а сияющий белый дом, в котором они жили с папой, напоминал замок. Но я была абсолютно уверена, что она никогда не бывала на острове Капри.

И тут меня осенило.

— А Фрэнк Синатра женился бы на мне, если бы я была контессой?

Лана, оторвавшись от своих мыслей, взглянула на меня. Вдруг засмеялась и обняла меня со спины.

— А почему нет? Ты ведь сицилианка и католичка. И умеешь смешивать «Поцелуй ангела» так, что он просто обалдел бы. — И она улыбнулась мне в зеркало. — Да он бы с ума по тебе сходил. Спятил.

— Я только наполовину сицилианка, — поправила её я. В моём тоне звучал упрёк, отдававший уроками красноречия сестры Констанции-Евангелины.

— Зато ты настоящая католичка, и, дабы доказать тебе преданность мою, посвящаю тебе глаза мои, уши мои, рот мой, сердце моё и всю себя. Взбодрись, крошка, взбодрись.

Но я не хотела бодриться. Я ненавидела монастырскую школу. Я ненавидела кислых сестёр из обители Богоматери Скорбящей, которые запрещали мне бегать босиком по арочному двору, где ветки грушевых деревьев ломились от плодов и где была такая жирная чёрная земля, что я умирала от желания погрузить в неё босые пальцы. Есть груши строго запрещалось. Они кишели червями.

Груди матери напоминали тяжёлую мякоть зрелых груш. Когда они с папой умерли, я часами сидела под теми деревьями, обсасывая золотистые шкурки, и не думала ни о чём, совсем ни о чём, пока рядом не оставалась лежать кучка гнилых сердцевинок.

Торча за туалетным столиком Ланы, я жаловалась на то, что сестра Констанция-Евангелина вечно пристаёт ко мне насчёт исповеди.

— Маленькая исповедь душе не повредит, — сказала мать, проводя мне по губам маленьким твёрдым карандашом. Она-то никогда не ходила в монастырскую школу. Говорила, что ей уже поздно; что она давно уже на дерьмовом счету у Бога.

Я предположила, что и я, наверное, тоже.

— Ну, нет, детка. Ты — нет. Сложи губы, как будто собираешься кого-то поцеловать, — велела мне Лана. — Вот так…

Я, как могла, скопировала гримаску кинозвезды. Я ещё никогда ни с кем не целовалась. По-настоящему. Девчонки иногда тренировались на журналах про кино, которые прятали под подушками. Но целовать старые скучные куски бумаги с рекламами дезодорантов на обороте — это не то же самое, что по-настоящему, в жизни. Или нет?