В то время я всё не могла понять, как можно ненавидеть столь безудержную красоту. Я восхищалась необузданной женской привлекательностью матери со всей искренностью одиннадцатилетней девочки, ещё не посвящённой в тайны, которые ждут её на пороге отрочества. Господи, как же я хотела сама жить такой жизнью: чтобы сотни красивых парней готовы были отвезти меня в блестящих лимузинах куда угодно. И чтобы личный самолёт в любой момент мог доставить меня на остров Капри.

— Давно пора сжечь этот чёртов клуб дотла, — сказала миссис Кайола. Она ругалась с папой в соседнем доме. Утро было испепеляюще жарким; окна стояли нараспашку. Не захочешь, услышишь.

Сжечь дотла…

Мои ноздри защипало, когда я представила себе полыхающие ветки пальм, обугленных официантов, взрывающуюся искрами эстраду, вереницу высоких стаканов в баре, один за другим разлетающихся на куски, точно хлопушки. Я воображала чёрные от огня скелеты, не разжимающие костяных объятий, их зубы, гремящие на полу, точно закопчённые жемчужины. Неужели клуб и вправду сожгут?

Но «Какао-клуб» продолжал существовать, несмотря на Кассандру Кайола. Апофеоз всяческого греха: место удовольствия, вертеп желания.

Иногда Лана надевала набедренную повязку — шнурок блестящих бусин в виде крошечных пагод. По таким торжественным случаям мать брала маленькое серебряное зеркальце и недрожащей рукой художницы рисовала на себе восточного дракона, который начинался у её левой груди и раздвоенным языком лизал её в основание шеи. Когда Лана дышала, дышал и дракон, и моё сердце чуть не выскакивало из груди от восторга. Когда она танцевала… то была похожа на развёртывающуюся птичку оригами. Императорский Соловей с сосками цвета спелой малины. Её руки вились, как лоза, тонкие, как горловины ваз династии Мин. Дракон вонзал свои когти в её сливочную кожу, обвивал змеиным телом её грудь и качался с каждым её поворотом, качался со всеми нами…

В других случаях мать надевала платье из небесно-голубого шифона, которое ничего не скрывало. Тогда она рисовала на груди ангела, играющего на золотой арфе. Папа говорил, что, танцуя с ангелом, она танцует с Богом, и шифон порхает вокруг неё, точно облако.

Когда он рассказал это мне, я захотела, о, как я захотела, чтобы сестра Констанция-Евангелина сводила меня в клуб «Какао» посмотреть, как танцует мать, всего один разок. Я знала, что она никогда этого не сделает, хотя в её чётках бусин было меньше, чем в набедренной повязке Ланы, к тому же бусы на повязке были стеклянные, цвета голубого неба, а не бурые семена, из которых ничего не растёт.