— Вот это история, — сказал Декабрь. — Вот это я понимаю. — Он потер кулаком свои голубые глаза. Костер почти догорел.
— А что было дальше? — взволнованно спросила Июнь. — Когда он вошел в дом?
Май, сидевшая рядом, положила руку ей на плечо.
— Лучше об этом не думать, — сказала она.
— Кто-нибудь еще будет рассказывать? — спросил Август. Все промолчали. — Тогда, думается, мы закончили.
— Надо проголосовать, — напомнил Февраль.
— Кто «за»? — спросил Октябрь. Раздалось дружное «я». — Кто «против»? — Тишина. — Тогда объявляю собрание законченным.
Они поднялись на ноги, потягиваясь и зевая, и пошли в лес, поодиночке, по парам или по трое, и на поляне остались только Октябрь и его сосед.
— В следующий раз председательствовать будешь ты, — сказал Октябрь.
— Я знаю, — отозвался Ноябрь. У него была бледная кожа и тонкие губы. Он помог Октябрю выбраться из деревянного кресла. — Мне нравятся твои истории. Мои всегда слишком мрачные.
— Они вовсе не мрачные, — сказал Октябрь. — Просто у тебя ночи длиннее. И ты не такой теплый.
— Ну, если так, — усмехнулся Ноябрь, — тогда, может быть, все не так плохо. В конце концов, мы такие, какие есть, и тут уже ничего не поделаешь.
— В этом и суть, — ответил его брат. Они взялись за руки и ушли от оранжевых углей костра, унося свои истории назад в темноту.
Джон Краули
Джон Краули
Миссолонги, 1824
Миссолонги, 1824
Английский милорд убрал руки с плеч мальчика; он был разочарован, но не смущен.