Он распахнул дверь камеры и поморщился от ударившего в нос зловония. Свеча в фонаре догорела, и внутри ничего нельзя было рассмотреть. Но вот, наконец, глаза его привыкли к темноте. Он увидел темную фигуру женщины. Женщина стояла возле стены – точно так же, как прежде. Словно ничего не изменилось, и он никуда не выходил. Стол с едой стоял посередине, и было заметно, что к нему не прикасались. Нетронутая еда, неизменная поза…. Карлос Винсенте стал бледнее, чем был. Затем, резко бросившись вперед, схватил женщину за плечи, развернул, затряс изо всех сил….

– Ты не выпила то, что я принес! Почему?! ПОЧЕМУ?!

Оттолкнув его с искаженным лицом, Катерина отступила к стене. Хотела что-то сказать, но было поздно… Двери камеры с шумом распахнулись. Темноту уничтожил свет множества ярких зажженных свечей. Опустив руки, Карлос Винсенте быстро отшатнулся от Катерины. Маленькую, тесную камеру быстро заполнила целая процессия. Слуги занесли новый стол с едой. Среди вошедших был епископ (в свете свечей ярко блестели драгоценные камни его торжественного облачения), несколько доминиканских монахов, врач, две уродливых старухи (одна несла платье, другая – какие-то нелепые гребни и ленты). Снова – монахи. В руках одного из них было одеяние белого цвета. Епископ гордо выступил вперед:

– Обвиняемая, ты готова к встрече с Господом?

В ярком свете свечей было видно, как бледно, измученно ее лицо. Врач сделал несколько робких шагов вперед. Он попытался подойти к ней, но Катерина, гордо вскинув голову, остановила его на полпути властным и гневным взглядом. Побледнев, врач быстро спрятался за спину епископа и больше не делал попыток выйти вперед. Две старухи направились к женщине. Одна приподнимала ей волосы, другая прикладывала к ней платье. Старухи, двигаясь монотонно, действовали и смотрели с таким равнодушием, как будто они прикасались не к живому человеку, а обмывали труп. В камере появилась третья старуха и несколько слуг, несших чан с горячей водой. Обреченных на казнь было принято обмывать перед смертью. Над водой поднимался пар. Все это выглядело какой-то нелепой пародией. Дернувшись всем телом, женщина отступила к стене. Но прятаться было некуда, к ней уже тянулись руки. Она отбивалась молча от трех пар рук, лишь поскрипывая зубами от ярости. Ее изумрудные глаза метали молнии, лицо было искажено. Она расцарапала когтями щеку одной из старух. Царапины налились кровью, и старуха отскочила с громким визгом (не столько от боли, сколько от страха).

– Уберите их! – в голосе женщины, прозвучавшем неожиданно, как удар, было столько ярости и отчаяния, что отступил на несколько шагов даже епископ. Карлос Винсенте сделал старухам знак, и те быстро (и с явным облегчением) засеменили прочь. Епископ надулся, как индюк: