Деда подвели к коленопреклонённым, резко подсекли ноги, тоже опустили на землю. Одевать пакет на голову не стали, да и поставили не в один ряд с прочими пленниками, а словно бы напротив их. Занималось раннее утро, по долине разливались туман и прохлада. Женщина дрожала всем телом — не то от холода, не то от страха. Прямо перед ней беззаботно прыгал, забавно поводя головкой, серый поползень. Птица подбирала какие-то крошки или зёрна с земли и словно бы ничуть не опасалась мрачных людей в тяжёлых армейских ботинках.

- Ну что, начинаем? — Сопливо, в нос, поинтересовался оператор.

- Начинаем, — откликнулся один из бойцов — вероятно, он руководил остальными. — Откройте им лица.

Трое в камуфляже синхронно встали за спинами пленников и — практически одновременно — сорвали с тех пакеты. Дед впервые сумел их разглядеть. Рядовой и девушка были совсем молодыми, не старше двадцати лет. Мужчина в середине — много старше: лет сорока. Полнота, возможно, ещё слегка старила его. Он же из всей троицы сохранял наиболее пристойный вид: его сорочка оставалась достаточно белой и не изорванной в клочья. Лица всех коленопреклонённых были как-то странно неподвижны — лишены эмоций. Возможно, их чем-то напоили перед тем, как привести сюда.

- Давай, по очереди, — руководивший дал разрешительную отмашку. — Начиная с него, — Он мотнул головой в сторону рядового.

Закамуфлированный «опекун» рядового, стоявший у того за спиной, вынул из-за пояса мясницкий нож — грубый, скорее всего, самодельный. Он приставил лезвие к горлу солдата.

- Э, стоп, — подал голос оператор. — Так не пойдёт. Сначала приговор. Нужно зачитать приговор, чтоб по закону.

- Приговор… — Старший замешкался. — Приговор будет такой… Этого казним за убийство мирных жителей… — Он ткнул пальцем в сторону рядового. — Эту — за блядство… Э, не пиши… Не так!.. За измену мужу и за то, что потаскуха. — Палец, как флюгер на ветру, сместился на девушку. — Этого — за шпионаж и пропаганду фальшивой веры. — Палец остановился на толстяке.

- За мормонство… — Уточнил оператор.

- Мне плевать, — недовольно буркнул старший. — Главное — он шпион. У него в блокноте шифр — буквы и цифры… Есть ещё один. — Старший вдруг обернулся к Деду и, словно оказывая особую честь, размашисто подошёл к тому и встал рядом. — Этот виновен в предательстве. Страшней нет ничего. Эту собаку я убью сам. Всё. Хватит болтать.

Пленники молчали. Дед утвердился в мысли, что казнили одурманенных людей. Когда нож взрезал горло рядового — тот даже не вскрикнул. Его палач, похоже, был сноровист, знал не понаслышке о том, как забивают скот. Убивая человека, он применил свой навык и, пожалуй, сделал смерть жертвы довольно милосердной. Первый же удар его ножа был настолько сильным и точным, что сломал позвоночный столб. Палач, ухватив за плечо, наклонил тело мертвеца, потом отвёл его голову назад и умело спустил кровь из широкой раны в землю; та не растеклась и не забрызгала одежду даже самого казнённого. Послышалось тяжёлое дыхание — казалось, солдат спит на спине и видит страшный сон; готовится заливисто захрапеть и всё никак не соберётся… Но он был уже мёртв: это воздух из его лёгких выходил, выдавливаемый конвульсией, через рану. Человек, обезглавивший рядового, подождал, пока схлынет кровь, потом аккуратно отделил голову казнённого от тела и положил её ему же на живот. Оператор, стараясь не замарать в крови ботинки, приблизился, чтобы сделать крупный план.