- Я — вандал! Я — Герострат. Аттила! — Взревел разрушитель. — Рррр! — Рыкнул по-тигриному, по-бенгальски. Схватив со стола фломастер, пририсовал себе роскошные синие усы. — Я — почётный член истерического…исторического клуба университета… и знаю всю эту собачью чушь! Аттила — в меховой шапке, гнёт мечи голыми руками. Герострат — бегает по церкви с зажигалкой. Я — Павел Глухов, уничтожаю глиняных лошадей!

Истерика взвилась пионерским костром. Дочь уже не плакала. Она, распахнув глаза так, что не двигались веки, открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыбёшка. Ей не хватало ни воздуха, ни мысли: как из отца выползло, проросло вот это.

Он вдруг вспомнил: где-то на магнитофоне у него записана дискотечная песенка. Весёлая — обхохочешься! Принялся искать запись. Нашёл быстро: они с Еленкой прежде любили отплясывать под эту музыкальную шутку.

- Купила мама коника, а коник без ноги. — Завопил, принялся подпевать. Скорей давиться словами. Или выплакивать из себя смертную боль. — Яка чудова играшка, бу ги-ги-ги-ги! Купила мама другого и другий без ноги…

Он подхватил скакуна и начал размахивать им, как будто резал кого-то до самых печёнок, как будто разрубал от макушки до паха. Он кружил по комнате, — упоённо, почти не хромая. Он не слышал, как в стену стучат разгневанные оглушительной музыкой соседи. Он был балетным танцовщиком, фигуристом из телешоу, акробатом из Цирка «Дю Солей». В эти мгновения он был всем, кем не стал и никогда не станет из-за злосчастной хромоты… И ещё из-за того, что никто его не любил… Только деньги. Только работу. Только его красноречие. Только шутовство. Только мягкий характер. Только то, что он — недурной отец. Но не его самого!

- Купила мама мени коня. Але ж заднёй ноги у нёго нема. А що замисть той ноги у нёго було? Бо так добро перемагае за зло!.. А-а-а-а-а! — В ногу будто вонзили раскалённый шампур. Черти взялись за него! Им потребовалось совсем немного мяса для шашлыка. Им не нужен человек целиком. Они оставляют его жить на земле. Зачем им лишнее тело в многолюдном аду, если и здесь можно отрезать кусок человечьей ноги и приготовить его на самом медленном и мучительном огне! — А-а-а! — Вопил Павел Глухов: не Герострат, не Аттила — всего лишь неудачник, — бездельничающая пьянь, — потерявшийся в собственных боли и горе.

- Господи! Что здесь происходит? Паша? — Еленка стояла посреди осколков. Наверное, только вернулась с работы — ворвалась фурией, вбежала — и ослабла, осела на глазах. Ухватилась за дверцу платяного шкафа. Потом потрогала сердце, словно не веря, что оно — там, под блузкой. — Паша?… Это ты сделал?..