Павел не сумел бы в точности описать, что ощущал во время полёта. Тревогу, неопределённость, желание действовать? Злобу на собственное, хоть и вынужденное, безделье? Все эти эмоции, — «нервы», как говаривала Еленка, — походили на стадо бегемотов, толкавших управдома в бока по пути на водопой. Толчки и удары со всех сторон — вот что ему доставалось. Но сперва всё-таки нахлынул страх — продиктованный вечным инстинктом самосохранения. Он вытеснил даже мысли о Еленке с Татьянкой. Павел вспомнил английское: «стыд на меня!», — в подстрочном, неокультуренном, переводе. Вспомнил книжное: «Чума на оба ваши дома!». Он обязан был бояться до умопомрачения за жену и дочь. Только за них — не тревожиться ни о ком и ни о чём другом. Но, до немоты, до холода под сердцем, боялся разбиться. Сверзиться с высоты прямиком в березняк.

В кабине вертолёта было совсем светло: утро бесповоротно наступило. Но «ариец» — должно быть, случайно, — включил освещение приборных панелей. Выключать не стал — просто не придал этому значения. Зато Павла искусственный свет растревоживал ещё больше. Тот лился отовсюду багряной тревогой. «И кому пришло в голову сделать подсветку красной?» — Мысленно негодовал управдом. Лишь зелёный глаз авиагоризонта казался живым и тёплым. Остальные циферблаты — бешеные будильники — светили, как раскалённые угли. Они притягивали взгляд. Магнетизировали. Глаза пытались обшарить весь грандиозный кокпит — прочесть всё, что светилось: «Гидросистема», «Противопожарная система», «Топливонасосы», «Внешняя подвеска», «Запуск двигателей». «Столько всего! — Внутренне сжимался Павел. — Как справится со всем этим Третьяков? Что в нём осталось от профессионального пилота?»

Но вертолёт продолжал — медленно, неутомимо — пожирать пространство, и Павел устал дрожать, а потом и оставаться настороже.

Вернулись мысли о своих.

Шум, стоявший в кабине, убивал в зародыше саму возможность выйти с ними на связь. Впрочем, Павел сильно сомневался, что попытка дозвониться до Людвига оказалась бы успешной.

Мысли перескочили на Босфорский грипп как таковой. Поразительно, но Павел по-прежнему не имел ни малейшего понятия, что происходит в соседней столице и на земном шаре в целом. Как развивается эпидемия? Может ли быть так, что, в крупных городах, людей уже вовсю прививают какой-нибудь чудодейственной вакциной, и только в глубинке пока ещё торжествует смерть? Есть ли надежда вызволить жену и дочь из осады с помощью правоохранителей, как предлагал латинист? Закон и порядок — они ещё существуют хоть в каком-то виде, или наступила анархия?