- Чёрт! Ничего не вижу — темно, — ответил тот. Он выудил из кармана зажигалку и попробовал осветить окрестности. Сделал шаг вперёд, ещё один — осторожный. Споткнулся обо что-то. Чертыхнулся.

Павел мягко ступал за Третьяковым — след в след. Он слышал и других — их шаги.

А потом услышал что-то ещё.

Движение, возню.

- Мы здесь не одни! — «ариец» проговорил это отчётливо, громко. Наверняка, он доносил эту мысль не до Павла и остальных чумоборцев — до тех, кто скрывался в темноте. И давал тем понять: гости не таятся, они действуют открыто.

Он не ошибся.

Раздался низкий гул генератора. Потом звонкое клацанье рубильников.

И вдруг сцену осветили два сильных театральных прожектора.

В их свете перед чумоборцами предстал высокий «пионерский» костёр — ещё не тронутый огнём. А в центре конструкции из досок, реек, пластиковых панелей, газет, плакатов и рекламных афиш, возвышался столб, к которому была прикована юная белокурая девушка, облачённая в белые одежды. Её голова свесилась не грудь, она не протестовала против насилия, не читала молитвы, вообще не произносила ни слова. Похоже, она пребывала без сознания.

Рядом с костром возвышался бородатый старец. Под два метра дылда, не меньше! Павел, едва взглянув на него, обозвал его именно так: старцем. Хотя, приблизившись к сцене, убедился: бородатый совсем не был стар. Максимум — лет сорок-сорок пять. Но лицо его казалось узким, длинным, лоб — высоким, щёки — впалыми. Борода была острижена «клинышком». Вкупе с капюшоном, покрывавшим голову старца, вкупе с его белыми, «монашескими» по покрою, одеждами, всё это отсылало в древнюю Русь, во времена Андрея Рублёва и Феофана Грека.

В руке старец держал факел.

Картина была грозной, но слегка абсурдной. Возможно, абсурдности добавляло место действия — сцена.

Вся она лоснилась чем-то масляным. Павел почти не сомневался: её залили бензином. Стойкий характерный запах подтверждал догадку.

Несмотря на то, что прожекторы освещали одну только сцену, в зрительном зале угадывались многочисленные зрители. Головы, покрытые капюшонами, торчали над спинками кресел. При этом тишина в зале стояла зловещая.

- Полицейское оцепление снято, — громко объявил Третьяков. — Вам никто не угрожает. Штурма не будет. — Он чуть помедлил, подождал реакции, но её не последовало. Тогда «ариец» продолжил. — Мы знаем, в вашей общине есть девушка, несколько дней назад начавшая… пророчествовать. Отдайте нам её. Мы не причиним ей вреда. Она нуждается в медицинской и психологической помощи. — Третьяков огляделся. — Кто здесь главный? С кем я могу говорить?