Людвиг вскрикнул от опаляющей боли.

Третьяков рванулся ему на помощь, но отлетел прочь, будто хилый пёс, что отважился броситься на медведя.

- Я вижу! — воскликнул великан. — Я знаю…

И вдруг он отшатнулся, откатился от Людвига, как от ядовитой змеи.

Это произошло так стремительно, что Павел сперва не понял, в чём причина страха огнеликого; чем мог так напугать его безобидный латинист.

- Это не можешь быть ты! — голос бывшего офицера, бывшего меченосца, изменился. Он сделался робким, малым, человеческим. — Это не ты! Я не боюсь тебя!

- Меня не стоит бояться, архистратиг. Но стоит помнить: ты не властен причинить мне вред. — Как ни было сильно предощущение смерти, накрывшее с головой и Павла, и Третьякова, и богомола, и даже начавшего подавать признаки жизни мэтра Арналдо, все чумоборцы вздрогнули и опешили, услышав звучный голос латиниста.

- Я — слуга Господа! — возопил огнеликий. — Я делаю лишь то, что угодно ему! Не смей мешать мне!

- А я — его друг, — ответил Людвиг. — Я никому не служу. Но жду его пришествия две тысячи лет.

Воцарилась тишина. Было слышно, как ветер колеблет листву в далёком парке. Огнеликий походил на догоравший факел: слишком горячий, чтобы осветить жилище; слишком холодный, чтобы освещать погром. Он словно бы колебался: ввязаться в ещё одну драку, или опустить руки и смириться с неизбежным.

- Каково это, апостол любви? — наконец, произнёс он. При этом поник, съёжился, будто признав поражение. Его устами говорили усталость и тоска. — Каково это — быть сиротой на земле, не зная, зачем ты здесь? Не ведая, в чём твоё предназначение? Он бросил тебя — ведь так? Просто бросил. Не повелел строить его церковь среди людей. Не призвал проповедовать и уловлять в сети будущих праведников. Не принял ни одной из твоих жертв. Каково это, апостол, — жить вечно, оставаясь обыкновенным человеком, — червём?

- Нет ничего хуже этого, архистратиг, — в тон ему ответил латинист. — Я бессчётное множество раз задавал себе этот вопрос: почему он оставил меня здесь. Не отправил вниз и не вознёс наверх. Оставил не духом, не ангелом — но во плоти. Не отучил голодать или мёрзнуть. Не отучил от ненависти и любви. Что это — награда или наказание? Он просто позволил мне видеть, как рождаются и умирают вокруг люди — век за веком, поколение за поколением. Я взывал к нему. Я просил дать мне работу — любую, во имя его. Я видел, как расцветает, богатеет, а потом впадает в беспамятство церковь, выстроенная рыбаком. Молился в стенах этой церкви, в бессмертном Риме, среди толпы, — и в пустыне, в одиночестве. Я был человеком — ничего больше. Он ни разу не ответил мне. Так же он не отвечал и другим людям. И тогда я понял…. Я должен добраться до его чертогов…. Может, он позабыл о моём существовании?