- Позавчера ночью, — Серго покачал головой. — Понадобилось некоторое время, чтобы всё проверить. Завтра про лекарство расскажут во всех СМИ. Конечно, с доставкой информации сейчас не всё благополучно. Придётся выкручиваться. По городу поедут мобильные звуковещательные станции: машины, оборудованные сильными громкоговорителями. Уже печатаются информационные листки — и маленькие, и трёхметровые, — их расклеят на стенах, на рекламных щитах — везде. Нужно, чтобы как можно больше людей узнало о лекарстве. В Комитете решили: как только это случится — страсти остынут сами собой.

- Почему нам не сказали? — пробормотал Павел. Он был раздавлен, уничтожен. — Ты же понимаешь: если так — то всё зря! Кто-то просто решил избавиться от Вьюна нашими руками — так? Решили: не выйдет — не страшно, а выйдет — будет подарок на будущее. Всем этим шишкам. Которые не терпят, когда им возражают. Так? Ну говори: так?

Павел заметил, что, схватив за ворот, трясёт Серго — вытрясает из того душу, — только когда боец — мягко, но решительно — перехватил его руки, отвёл их от себя.

- Ваш друг… он знал… — тихо проговорил Серго. — Мы сообщили ему. Но он… не верил, что это поможет… Говорил: Босфорский грипп опять уйдёт в подполье, соскочит. Трансформируется. Он знал… вы не знали. Я пытался вам сказать — там на площади… всё время пытался…

Павел опустил руки, отошёл к чугунной решётке, оперся на неё всем телом. Он молчал. Он растратил все слова, что у него были в запасе — и теперь молчал. Внизу суетились люди. Похоже, проливали кровь и сокрушали кости друг друга. Но были и те, что — убегали прочь. Растекались тонкими ручейками — удалялись от Васильевского спуска и Красной площади, от Спасской башни и ненависти.

- Вы должны пройти со мной, — Серго положил руку Павлу на плечо. Тот вздрогнул:

- Зачем?

- Вас ждут в Комитете. К тому же, тут — опасно.

- Зачем? — снова повторил Павел.

- У вас не отнимут много времени, — уклончиво проговорил Серго. — Пойдёмте. Вы же видите: мы — с дамой. Здесь не лучшее место для прогулок.

* * *

Гул электроники убаюкивал. Он раздавался сразу отовсюду. Казалось, не только мощные компьютерные станции продуцировали его, но и сами стены штаба борцов с эпидемией… стены, пол, потолок…. Люди — тоже старались. Сотни людей, пробегавших мимо. На бегу они — то просто переговаривались между собою, то восклицали, то перешёптывались, как заговорщики, то нудно бубнили. Павел — потрёпанный оборванец, похожий на дворового хулигана — со сбитыми в кровь костяшками пальцев и распухшим ухом, в котором теперь пульсировала боль, — всё ещё сопротивлялся сну, но делать это ему, с каждой минутой, становилось тяжелее. Гул электроники, сухие, «ни о чём», реплики подтянутых людей в штатском, так мало напоминавших шебутного, одержимого идеей сохранения жизни, Овода…. Павел жил потерей. Потерей всего: друзей, чуда, надежды, ощущения собственной правоты, будущего. А вокруг него — кипела иная жизнь: суетливая, деловая, уважавшая умную аналитику и бизнес-планы. Павел ощущал себя неловким, престарелым динозавром посреди кипучей эволюции. Он уже много раз хотел уйти — его никто не удерживал в конференц-зале, — но, отчего-то, не поднимался с дивана. Может, потому что клонило в сон, а диван сулил удобство и комфорт. А может, потому что Павлу было некуда идти.