Паук продвинулся на мою правую щеку, твердо решив обследовать все мое лицо. Я слушал молчание охотника, который терпеливо дожидался, когда же я издам хоть малейший звук. Восьминогий исследователь уже нацелился на мой нос, и я подумал, что не выдержу, если он заинтересуется одной из ноздрей. Но в гнетущей тишине паук до носа не добрался, свернув к правому глазу. Возможно, принял ресницы за одного из себе подобных.

Услышав шаг и протестующий скрип половицы, я подумал, что все-таки издал какой-то звук, и охотник сдвинулся с места, чтобы добить меня. Но тут раздался другой мужской голос: «Эй, что тут такое?» Мой преследователь развернулся, голос застал его врасплох, и выстрелил трижды. Крик длился секунду, ужасный даже в своем лаконизме. Тело упало, половицы затряслись.

– Ты, черт побери, кто? – спросил охотник, и, полагаю, обращался он к только что застреленному им человеку. Ругательства посыпались с его губ, и, судя по интонациям, охотник запаниковал.

Паук уже крался к моему уху, и я решился поднять руку, предложив ему другой объект для исследования. Мой многоногий гость не испугался, перебрался на подушечку пальца, на другую, двинулся к ладони.

– Кто бы ты ни был, – теперь охотник обращался ко мне, – я тебя убью. Вернусь и убью, будь уверен.

Увиденное им в то единственное мгновение, когда наши взгляды встретились, наполнило его яростью и ненавистью, побудило на насилие, но, вероятно, и лишило храбрости схватиться со мной без достаточного запаса патронов. Он покинул заброшенный дом, половицы стонали под его весом. Наверное, он споткнулся, потому что его точно бросило на стену. Дом задрожал, а он вскрикнул, словно испуганный ребенок. Еще раз выругавшись, он выпрямился и вышел через дверной проем.

Я опустил руку на землю, и паук, еще какое-то время зачарованный моим большим пальцем, решил, что больше ничего интересного во мне нет, и растворился в темноте.

6

6

Я не из тех, кто готов рисковать, а потому еще долго лежал под полом, слушал, ждал, думал.

В тот далекий день, когда мне было только восемь лет, я не пришел к этому выводу, но со временем мне стало ясно, что дикие места бывают разные, но самым мрачным и враждебным может быть человеческое сердце. Во многих сердцах много доброты и самая малость злобы. Во многих других доброта оттеснена в дальние углы, а бал правит злоба. Есть и сердца, в которых все черное, но таких мало. А есть и такие, что вытравили из себя все доброе и светлое, широко открыв ворота черному. Они встречаются везде, хотя зачастую узнать их трудно: они хитрые.