Осталось одно солнце. Огромное. Испепеляющее.

* * *

Сознание возвращалось медленно, как бывает в кино, когда сначала высвечивают только кусочек в центре экрана, затем тьма постепенно отступает, и вот уже перед глазами разворачивается цельная картина.

Маша открыла глаза. Над ней был белый потолок. Целая комната, наполненная ярким белым светом. Белое одеяло… светло-голубые стены… сетчатая спинка кровати…

И боль… боль во всем теле — такая острая, что Маше было странно, как она помещается в ней.

— Машенька! Ну наконец-то! Знаешь, я боялась, что тебя потеряю!

Мама, сидевшая у ее кровати, сжала Машину руку.

Девушка смотрела перед собой, но не понимала, никак не могла понять, что происходит. Где старый замок, сад и мальчик с губами, пахнущими ароматным осенним яблоком. Неужели все это было ярким красочным сном?

— Что со мной? — с трудом разлепив сухие губы, спросила она.

— Тебя сбила машина. Но ты очнулась, и теперь все будет хорошо.

Машин взгляд остановился на мамином лице. Ничего не изменилось. Оно по-прежнему напоминало фарфоровую маску. Ну что же, было глупо надеяться.

Теперь все будет хорошо.

— Тебе надо отдохнуть, — прошептала Маша и закрыла глаза: свет резал сетчатку, словно острым ножом. Она отвыкла от яркого электрического освещения.

— Не волнуйся, я не устала, — заверила мама. — А твой отец даже не пришел. Я позвонила и сказала ему, что ты умираешь, а он негодяй. К счастью, доктор здесь очень любезный.

Шелест осеннего сада и теплая улыбка Эльвина, еще не знающего, что это — его прощальная улыбка… Прощальная!.. Нет, этого не может быть! Этот мир — не место для нее! Она смертельно хочет туда, в тихий осенний сад, где осталось ее счастье.

Дверь палаты тихо скрипнула.

— Ну как наша больная? — спросил бодрый мужской голос.

Что-то настораживающе знакомое было в нем.

Девушка снова приоткрыла глаза. У дверей палаты стоял доктор, одетый, как и положено, в зеленую больничную одежду. У него было удивительно знакомое лицо и мертвые, похожие на смертельные омуты глаза, сверкающие сейчас неприкрытым торжеством.

Это были глаза господина аббата.