— А может, это нечто вроде освобождения? Своеобразное избавление?

— По моим наблюдениям, — сказал Гути, — мир не становится лучше, когда ты сходишь с ума. Все становится только хуже, и очень быстро.

— Но не в случае с Милстрэпом, — сказал Боутмен. — Последний раз я видел его года полтора назад. Он сидел на бордюре тротуара Моррисон-стрит и вроде как просто глазел на проходящих мимо студентов. Видок у него тот еще: шорты-хаки, рубашка с короткими рукавами, полосатый пиджак. Башмаки на босу ногу. По-прежнему одевается как студент середины шестидесятых.

— Порой спрашиваю себя: где он откапывает такую одежду? — заметил Дон. — Может, где-то есть пункт благотворительной раздачи?

— Понятия не имею. Дело в другом: он не похож на сумасшедшего. И внешне не так безнадежен, как тогда. Бог мой, было время, я, завидев этого парня, старался перейти на другую сторону улицы, только б не идти рядом. Хотя на Моррисон-стрит он выглядел каким-то пришибленным и потрепанным. Помахал мне, а улыбка на лице грустная-грустная…

— Может, это он прощался… Жаль, он ко мне не приезжал. — Гути набил рот паровой морковью, прожевал. — И хорошо, что не приезжал…

Немногим позже стареющие мужчины, носившие в себе тлеющие уголечки Крохи, Ботика и Гути, распрощались, обнялись со мной, поцеловали Миногу, страшно уставшую, и разошлись.

Мы с женой закрыли входную дверь и отправились назад в гостиную убирать со стола. Когда она, ополоснув посуду, вернулась из кухни, я сказал:

— Иди спать, солнышко, я здесь справлюсь.

— Я только кое-что еще уберу.

Она ухватила за ножки несколько винных бокалов, а свободной рукой взяла короткий пузатый коктейльный стакан, от которого, словно круги по воде, расходились волны аромата дорогого виски.

— Кстати, хочу спросить тебя кое о чем, — сказал я и посмотрел на нее так, по моим ощущениям, неуверенно и двусмысленно, что мне почудилось, будто именно этот взгляд остановил жену, собравшуюся было обратно на кухню.

«Нет, — подумал я, — не из-за того, что посмотрел на нее. Как такое может быть? Она что-то уловила в моем тоне».

— О, — проговорила она равнодушно, — спроси, пожалуйста.

Мелькнуло чувство, будто она знает, о чем я хочу спросить. И все равно решился.

— Я подумал, как здорово, что ты, когда порхала, видела нас на летней веранде паба «Кэмден». И каким чудным был июль семьдесят шестого. Я ведь до сих пор помню, как смотрел на того жаворонка.

— И я помню, как ты смотрел на него.

Она помнит тот момент с разных точек зрения, понял я.

— Ну, продолжай, — попросила она.

В душе родилась необъяснимая уверенность: она знает, о чем я думаю.