Улыбка мистера Лэма оставалась неизменной.
— Боюсь, мисс Дэвис, у вас нет выбора. У директора сегодня выходной, и в его отсутствие вы остаетесь за главного.
— В таком случае нужно его вызвать…
— Опять же, ссылаясь на «Библию сотрудника»: директор не может принимать никаких решений в свой выходной. Эти обязанности автоматически и окончательно переходят к заместителю директора. — Он взял Сэм за руку, увлекая ее к двери. — Идемте.
На Шеннон менеджер по кадрам не обратил внимания, сестра о ней забыла, но она тем не менее пошла следом за ними, шагнула в дверь и спустилась по короткой лестнице на следующий подземный уровень.
Ей еще никогда не приходилось бывать здесь, и она остановилась и огляделась по сторонам, чувствуя страх. Стены были черные. Как и потолок. Как и пол. Скудное освещение обеспечивали лишь кованые чугунные подсвечники с красными лампами в виде языков пламени.
Десять или двенадцать сотрудников выстроились в обычные два ряда посреди помещения с высокими сводами. Шеннон мысленно отметила, что при таком освещении, в этой комнате, люди в стилизованной кожаной одежде напоминали средневековых палачей.
Членов инквизиции.
Сэм и мистер Лэм прошли между двумя рядами, выстроившимися вдоль стен комнаты.
Двое необыкновенно высоких мужчин в блестящих черных куртках вкатили столик со сверкающими инструментами из нержавеющей стали, которые Шеннон видела впервые в жизни. Мужчины тотчас же удалились через ту же боковую дверь, в которую вошли, и мистер Лэм с любовью провел рукой по какому-то предмету, напоминающему нож.
Шеннон вдруг поняла, что Джейку сейчас будут делать больно.
Нет. Даже «Хранилище» не пойдет так далеко. Не сможет. Это противозаконно. Да, Джейка будут бить. Унижать. Карать. Но его
Впрочем, так ли?
Шеннон осталась стоять в дверях, наблюдая за тем, как разворачиваются события. Она не только нервничала, переживала и боялась, но… было и еще что-то. Что-то личное. Ведь речь шла о Джейке. О ее Джейке. Он подонок и козел, и Шеннон не сомневалась в том, что он действительно стянул шоколадный батончик, пытаясь подцепить эту сиськастую крошку, однако из этого не следовало, что он заслуживает смерти. Глупость не карается высшей мерой.
И «Хранилище» не имеет права выступать в качестве судьи, присяжных и палача.