— Да?
Она застыла в седле, опустив поводья. Цапля дергала головой, фыркала, тревожно косясь на опущенную морду Крылатки. Позади перетаптывались Рыб и Ласка.
Техути с ненавистью смотрел на застывшее лицо женщины, такое некрасивое…
— Я не знала, что так. Что любовь — это мучить того, кто любит тебя.
Ее голос был бесцветным и сухим. А Техути так ждал, что он дрогнет, зазвенит слезой, сорвется в плач, показывая, как важен он ей, как страдает она от резких слов.
— Поезжай сам. В полис. Куда захочешь. А я еду к шаману.
— Значит… значит, ты снова командуешь?
Княгиня подняла на мужчину светлые, будто выцветшие глаза.
— Езжай, пока я не убила тебя.
Незаметным для глаза движением повернула лук, висящий у седла, и он оказался в руках, с уже положенной на тетиву стрелой, выхваченной из горита. Тугая жилка делила пополам бескровное лицо. И третьим злым глазом поворачивался за Техути трехгранный наконечник смертельной стрелы.
Он хотел еще сказать. Выкрикнуть, о том, что в рыбе больше тепла, чем в ней, всегда было так и, видно, всегда и будет. Но черный граненый глаз неумолимо следил, и он, проглотив несказанные слова, отъехал подальше. Подождал, надеясь, что княгиня опомнится и опустит лук. Но та поворачивалась в седле, держа его на прицеле.
— Так что? И это все? — спросил негромко, — вот так все кончилось? У нас…
— Можешь взять лошадей. Тебе понадобятся деньги.
Египтянин пожал плечами, морщась от визга, резавшего изнутри голову «нельзя нельзя, не пускай, забери ее с собой»… Сказал примирительно:
— Я буду ждать тебя, Хаи. Спрашивай в базарных харчевнях. Буду оставлять тебе весточки. Ты помни, я люблю тебя и поеду для нужного дела.
Она молчала. И Техути, кликнув коней, повернулся и поскакал на юг, с холодком в спине — а вдруг не удержит в себе злобу и выстрелит в спину.
«Как ты мог?»
«А что мне? Ехать к старой коряге? Думаешь, он не поймет, что ты наушничаешь? Не найдет знака? Мне надо держаться подальше от шаманской палатки».
«Я думала, ты сделаешь с женщиной то, что обещал мне!»
«И сделаю. Она не выдержит без меня долго».