В спальне было темно, штора на большом окне опущена, а не помнит, чтоб опускал. Техути встал в дверях, оглядывая полумрак. И вздрогнул, услышав тихий смешок. Медленно пошел к своей постели, откуда навстречу ему поднималась смуглая обнаженная фигура с неразличимым лицом.

— Алкиноя? Что… да что ты делаешь тут? Немедленно встань! Оденься, глупый ребенок!

Схватил руку, что вцепилась в край его хитона.

— Если ты закричишь, учитель Теху, я закричу тоже, — промурлыкала девочка, — там валяется моя порванная одежда. Ты знаешь, что мой отец может убить тебя? Когда приедет.

— Чего ты хочешь?

Алкиноя стояла на коленях, схватив его руки, тянула к себе. В полумраке блестели глаза и зубы, неясно рисовалась круглая грудь и широкие, совсем женские бедра. Глаза Техути привыкали к полутьме, и он содрогнулся — так похожа она была на свою мать, с таким же длинным и тяжелым, полным исступленного веселья мрачным лицом.

— Зачем тебе старуха, — горячо зашептала девочка, извиваясь и подползая ближе, стараясь коснуться его живота грудью, а он отпихивал ее, удерживая на расстоянии вытянутых рук.

— Посмотри, я молодая и свежая. И во мне не было мужчины. Я люблю тебя, хочу, чтоб мой, только мой. Не бойся, никто не видел, как я пришла.

— От тебя пахнет вином?

— Мы с Теопатром украли кувшин, — она снова захихикала, — я подговорила его и дала хлебнуть. Не ругай свою Алкиною, я только для храбрости. Я все умею, мне рассказывали рабыни. Учили.

— Твоя мать…

— Она не знает, нет. Думает я младенец. Она старуха, а хочет вечно быть молодой. А молодая — я! Посмотри, какие у меня груди. Дай руку, ну дай же!

Техути вдруг представил себе, как шумно празднуется в богатом украшенном доме свадьба. Он и юная Алкиноя сидят во главе стола, кивают, принимая поздравления и подарки. Рядом стоит Перикл, читает свиток, перечисляя приданое любимой дочери.

Его руки ослабели. Девочка прижалась, обнимая и жадно ища губами его рот. Техути раскрыл губы, принимая поцелуй, провел ладонью по голой спине.

…Счастливая свадьба. А напротив молодых сидит Канария, в золотых ожерельях и смотрит с тяжелой ненавистью.

— Нет, — он оттолкнул Алкиною, сгребая в охапку, стащил с постели. Тяжело дыша, боролись, пока он натягивал на нее порванный хитон и легкую палулу. Девочка плакала, обдавая его запахом кислого вина. Извернувшись, укусила рядом с запястьем. Техути зашипел и размахнувшись, влепил ей пощечину. Падая на пол, она горько зарыдала в голос, и он, тоже падая на колени, зажал ей рот дрожащей рукой, обхватил, баюкая и уговаривая шепотом.

— Перестань, ну, хватит. Конечно, я люблю тебя Алкиноя. Но нам нельзя! Отец убьет тебя и меня тоже. И твоя мать, она разгневается, если ты… Ты должна сберечь себя для жениха, нельзя дарить себя какому-то пришлому слуге. Я никто, а ты богата и знатна. Будешь счастлива. Я порадуюсь за тебя.