Легко шелестя босыми ногами, подбежала испуганная рабыня, присела на корточки, засматривая в лицо Онторо.

— Что случилось, моя госпожа, моя провидица? Что я могу?..

— Уйди…

Приоткрывая один глаз и снова поспешно смеживая веки, Онторо успела увидеть на круглом лице девушки злорадную усмешку. Но даже велеть себе запомнить, чтоб после наказать, не сумела. Выкинула из головы. Любая мысль причиняла острую боль. И боль глухую. Ноющую боль, что тянулась, как сок ловчего дерева, и боль прерывистую, бьющую кулаком по коже барабана.

«Он зовет… нет, его зовет… Кто… Кто?»

— Нуба! Мой Нуба!

Задавая вопрос, который в голове мгновенно превратился в широкое лезвие, что погружалось в мозг, медленно поворачиваясь, она уже знала, кто может так звать ее возлюбленного. И гнала от себя ответ. Но усилие тут же превращалось в глухие короткие удары в переносицу, и следующее усилие — избавиться от видения, как узкое красивое лицо сминается и бугрится от каждого удара — несло еще одну боль. Тысячи видов боли набрасывались на ее голову, растекаясь и расползаясь по телу, перепрыгивая через круглые спины, похожие на гладкие спины жирных жуков, скакали по ребрам и ключицам, по локтям и коленям, торопясь выжрать все живое из тела, до самых кончиков скрюченных в судорогах пальцев. Не было сил думать. Ни назад в прошлое, ни тут в настоящем, ни кидая быстрые мысли в будущее. Кто, что, зачем, что сделать. Немедленно! Сейчас же!

— Сей-чассс же-эээ!!! — загрохотала боль, кусая и теребя. И Онторо, сдаваясь, упала на живот, придавливая лицо к полу. Ничего не надо. Замереть, покориться.

— КОГО ТЫ СЛЫ-ШИШЬ? — слова прогрохотали каменными глыбами, валясь на ее голову, и каждое размозжило ее, укатывая тяжелые бока, блестящие красным и серым.

Она не ответила, зная, что боль не даст открыть рот. И не было рта. Лица не было, глаз и носа. Все расчавкалось под глыбами боли, что вдруг превратилась в горячую змею, заползла под горло и потянула наверх, задирая ей подбородок.

Метнув хвостом, боль вцепилась его острым кончиком в сжатые губы, и, вползая, расшатывая зубы, разомкнула ей челюсти, вливая в глотку кровь боли, раскаленную жижу, чтоб выжечь все ее нутро.

— ВЫ-ПЕЙ!

Клубок прокатился в желудок, растекся там, остывая.

И боль сжалась, подбирая мохнатые лапы с крючками на сочленениях. Засела внутри головы щетинистой лепешкой с тысячей торчащих лапок.

Онторо приоткрыла глаза. Перед ней маячило белое пятно с равномерным узором по верхнему краю. Фигурки брели одна за другой, куда-то в бесконечность, и ее затошнило от мерности хода.