Но вместо складных слов из мощной глотки рвалось лишь ржание. Да топали по обрыву широкие копыта, обваливая вниз пласты сухой глины с щетками травы.

— Мне — мало демона. Ты — человек.

Резко дергая, она освободила горячую морду от узды, рванула поводья, скинула с лоснящейся спины седло.

— Хочешь, уйди. Но — человеком!

— Нет! — крикнул он, пугаясь. И проснулся.

Сел, оглядываясь.

В маленькой комнате с чистыми белеными стенами было пусто и тихо. Только он и его крик. Да еще лавка у стены, на которой стояли кувшин и большой таз, лежали вороха ткани и стопка посуды. В квадратное оконце лился бронзовый свет, какой бывает на закате. А вдалеке ходил рокочущий гром.

Закачались светлые занавеси с вышитыми фигурами музыкантов, окруженных цветочными завитками. И в комнату вбежала Маура, держа рукой подол нежно-зеленой туники. Блеснули на руках яшмовые браслеты.

— Ты проснулся!

С разбегу, как девочка, упала на коленки, держась руками за край постели и не отводя встревоженных глаз. Радость на лице мешалась с испугом.

Нуба повернулся, чтоб лучше видеть здоровым глазом и попробовал улыбнуться. Почему она боится? Он сидит и смотрит, кажется — все неплохо.

— Ты…

Ее лицо застыло, незаконченная фраза повисла в теплом душистом воздухе.

— Мау… я. Все хорошо. Да.

Он поднял руку, чтоб коснуться тугих заплетенных волос. Девушка отпрянула и чуть не упала, закрывая лицо. Нуба схватил ее локоть, удерживая от падения.

— Что?

Наклоняясь, бережно приподнял за локти, ставя перед собой. В наступившую тишину пришли голоса, перемешанные с пением птиц в саду. Даориций что-то рассказывал, и по голосу было слышно — хмурит брови и ударяет ладонью по острому колену, чтоб привлечь внимание собеседника.

Под босыми ступнями пол был прохладным и гладким. Нуба ждал, глядя на застежку, завитком схватившую тонкие зеленые складки. Дыхание Мауры выровнялось и она закончила вопрос:

— Ты — Нуба?

— Я? — он оглядел свои черные колени, опустив голову, уставился на живот, пересеченный свежим припухшим шрамом.