И что мне теперь делать? Повеситься, утопиться, разбиться? Напиться, забыться, заснуть, чтобы не проснуться? Забыть Софью, уехать, влюбиться?

В КОГО?

Я зарычал сквозь зубы, стиснув их до ломоты, до хруста, до крошения, заревел как насмерть раненый зверь, прощавшийся навсегда с такой прекрасной жизнью, всю радость и счастье которой осознал только теперь, в этот смертный час…

Застонала душа, источая ледяные слезы, падавшие в мир холодной, снежной крупой, застилая его белым, снежным саваном…

Впрочем, я был бы не я, если бы ударился в панику надолго и стал бы раскисать и хныкать всю оставшуюся жизнь. Несколько успокоившись, я взял себя в руки и стал размышлять над сложившейся ситуацией.

Да, я ничего не приобрел, но и ничего не потерял. И, вообще, что, собственно говоря, случилось? Что я, попал под трамвай, и мне отрезало ногу? Ну, положим, выиграл бы я сейчас эту чертову машину, побежал бы домой, сломя голову от радости, и тогда бы точно попал, если бы не под трамвай, то обязательно под троллейбус. А нужен ли я был бы Софье калекой? В том-то и дело, что нет! И себе такой был бы не очень-то и нужен. Конечно, Софья потеряна, но она, по большому счету, и не была моей. Другое дело, могла стать – это да. А теперь надежд, насчет нее, никаких нет. Впрочем, осталась тень надежды. Весьма призрачная. Но и ее надо использовать…

Придя к таковому решению, я засобирался домой с прежним планом действий в голове. Вернее, не совсем прежним, а несколько измененным. Я решил действовать следующим образом: на спектакль в театр теперь я не пойду, буду в семь вечера поджидать певицу у гостиницы. Постараюсь сделать вид, что оказался там случайно, вроде, прохожу мимо. Если она меня вдруг позовет, обрадуется моему появлению – тогда все отлично, продолжим завоевывать ее сердце, а если нет, то… на нет и суда нет!

С этой задумкой я поднялся и засобирался домой.

И все-таки на сердце продолжала лежать ледяная глыба, и я оставался зол на всех и вся…

Глава XXI Прощай, Софья!

Глава XXI Прощай, Софья!

В семь вечера, весь нарядный – под суконным зимним пальто с цигейковым воротником, ибо лучшего пальто у меня не было, а точнее сказать, оно, вообще, было единственным – и с портфелем в руках, я крутился около газетного киоска, что находился через дорогу напротив входа в гостиницу. Здесь я устроил свой наблюдательный пункт. Отсюда хорошо просматривалась перспектива улицы Ленина в сторону Оперного театра, который был загорожен Новогодней елкой на площади.

Эта огромная елка, сработанная из сотен обычных елочек нанизанных на общий деревянный каркас, высотой с пятиэтажку, переливалась сиянием разноцветных лампочек и поблескивала фольговой мишурой. Ее окружали всевозможные ледяные горки и домики, сказочные фигуры из снега, возглавляемые генералом Снегурочкой и главнокомандующим Новым Годом – Дедом Морозом, и все это праздничное хозяйство освещалось яркими прожекторами и многоцветьем ламповых гирлянд. Там уже помаленьку скапливался праздный люд, пока только, главным образом, школьного возраста, ибо основное взрослое население города хлынет туда после полуночи, когда нахлебаются шампанского и примут на грудь не менее чем по двести грамм на брата более крепкого горячительного.