– Вера Ренци?

– Я не знаю. Когда Сэнди приехала ко мне, ты ни с кем не разговаривала. Просто наблюдала, дожидаясь, когда вырастешь и сможешь уйти.

– А другие дети? С ними происходило то же самое?

– Сэнди смогла найти только Камилу Синдхарт. Они раньше работали с ней в отеле Палермо. Камила сказала, что знает способ, как вернуть своего ребенка. Сказала, что ей помогает доктор Локвуд, но когда Сэнди приехала ко мне, Камила уже убила себя и ребенка. Мы отправились с твоей матерью к доктору Локвуду, но он сошел с ума. По чистой случайности мы смогли найти Бадди Хоскинса и заставить его исправить то, что он сделал. Ты снова стала младенцем. Не твое тело, а ты. Поэтому ты и развивалась так медленно. Но Хоскинс обещал, что избавится от того, кто жил в тебе прежде.

– Выходит, что он соврал. – Бонни закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. – Знаешь, Стэнли, а ты не думал, что Хоскинс мог просто обмануть вас? Что если он не вернул душу того ребенка, которого родила Сэнди? Что если и не было вовсе никакой души? Что если произведенные на свет младенцы были просто сосудами. Так, да, кажется, ты сказал? И если да, то можно предположить, что Хоскинс просто стер каким-то образом память Вере Ренци… И я… Я могу быть той женщиной. Просто не помнить этого. Поэтому ко мне и приходят все те сны.

– Ты неправа.

– Может быть, никто из нас не прав, – Бонни грустно улыбнулась. – Но знаешь, даже если во мне и живет только лишь душа той психопатки, то я – не она. Я другая. И ты можешь не волноваться, что однажды я отравлю тебя, мать, брата и сестру. – Она встретилась с Донованом взглядом. – Но ты боишься.

– Нет.

– Вижу, что боишься. – Бонни услышала, как в голове снова зазвучал чужой смех. Или же не в голове? Она вздрогнула, поняв, что смеется вслух.

«Господи, а ведь я действительно могу отравить их!» – подумала Бонни. Она ушла, оставив разговор незавершенным.

На следующий день, встретившись с Донованом за завтраком, они оба притворились, что откровенного разговора не было. Притворились для Сэнди, а возможно, и для себя. Но Бонни знала, что с этого дня Донован присматривает за ней, опасается, не доверяет.

«А было ли когда-то иначе? – появилась в голове новая мысль. – Если он знал, как я родилась, то разве не должен он был приглядывать за мной все мое детство, следить, чтобы я не навредила его родным детям?!»

Подобные размышления принесли одновременно и обиду, и понимание. «Но кто же, черт возьми, я?!» Около месяца Бонни потратила на то, чтобы научиться притворяться, как это делал Донован, но так и не смогла. Мир начал казаться чужим, враждебным. «Получается, что Вера Ренци – это единственный близкий для меня сейчас человек», – пришла в голову еще одна бредовая мысль. И румынская женщина-психопат, казалось, услышала это.