Олег смотрел на недвижимую Светку, распластавшуюся на коленях матери и плакал. Затем поднял руки над головой, и Марина увидела в его обгорелых пальцах что-то тёмное и массивное, что на секунду вновь заслонило далёкие звёзды. Марина зажмурилась, ожидая, что сейчас ляжет рядом с монстром, потому что сама была не многим лучше того.

Земля ощутимо вздрогнула. Марина снова открыла глаза и поняла, что парень лупит мусорным баком по голове мёртвого пса. Снова и снова, будто не осознавая, что всё действительно закончилось.

— Тебя можно убить! — приговаривал Олег, основательно впечатывая мозг существа в асфальт. — Всех нас можно убить! Я вколочу тебя так глубоко, откуда просто не выбраться!

Марина сглотнула подкативший к горлу ком и поспешила отползти прочь — парень явно был не совсем адекватен, и в подобном состоянии мог начудить ещё много всего.

Светка открыла глаза.

— Мама, всё закончилось?

Марина кивнула.

— Оно ведь вернётся?

— Если только мы сами допустим это.

— А мы ведь не допустим?

Марина заплакала и уткнулась в волосы дочери.

От девочки пахло фиалками.

Пятнадцать лет спустя

Пятнадцать лет спустя

Кафе на Полетаева, напротив конторки «Видикон», по-прежнему работало. Естественно, сменилась куча владельцев, но рецепт того экзотического салатика с трудно произносимым названием забыт не был.

Марина сидела за столиком у широкого окна и читала Донцову. Писательнице было уже далеко за семьдесят, но она всё никак не могла остановиться, продолжая выпускать из-под пера очередные похождения бальзаковских дам, возомнивших себя мисс Марпл, и студенток-феминисток, способных заварить такую кашу, что просто мама не горюй! Не смотря ни на что, проза оставалась лёгкой, не располагающей к особой мыслительной деятельности. Развязка наступала в самом конце произведений и оказывалась довольно интригующей. Одним словом, книжки напоминали сытный обед, на протяжении которого, гости с нетерпением ожидают обещанного десерта, забвенно поглощая всё подряд.

Марина улыбнулась и посмотрела в окно. Собственно, она и читала подобные книжки, чтобы не думать. А сейчас, вот, сама того не желая, задумалась.

С тех пор, как от взрыва из-за утечки бытового газа погиб муж, а её саму лишили родительских прав, якобы, за издевательство над собственными детьми, Марина старалась ни о чём не думать. Воспоминания чинили душевную боль, а понимание того, что ничего нельзя изменить провоцировало сознание на поиски лежащего в столе рецепта…

Она больше не принимала алпразолам. И не придавалась размышлениям, чтобы вдруг, чего доброго, и впрямь не реанимировать былой ужас.