Серега возбужденно воскликнул:

– Точно! Когда подберешься поближе, кинешь решетку поверх трясины, а сам сверху ляжешь! А до ребят веревку добросишь, подтянешь их…

Казанцев успокаивающе добавил:

– Площадь большая, твой вес она точно выдержит. Потом ты – назад, ползком, а Сашок с Ленкой по очереди на решетку заползут – передохнуть. Тебя мы подстрахуем. Еще одну веревку свяжем. Опоясаешься ей, а другой конец у нас с Серегой в руках будет, мы ее не упустим вдвоем, не волнуйся.

Лилька безнадежно всхлипнула:

– Последние шесты утопите, и мы отсюда не выберемся…

Вован невнятно высказался.

Серега ядовито заметил:

– Если ты не выберешься, потеря для мира будет невелика!

Казанцев, к моему изумлению, довольно зло выкрикнул:

– Меня вчера тоже бросить могли! Как я уйду? Останемся здесь, значит, судьба такая.

Вован недовольно гаркнул:

– Кончай каркать, суслики! Ежли да кабы… Раньше смерти не помрем! Выберемся. Куда деваться-то?

Звуки стихли. Наступившая тишина буквально оглушала. Только прорывавшиеся на свободу пузыри и лопавшиеся убеждали меня, что я не сплю. Я обернулся к волку и торжествующе посмотрел на него:

– Видишь, мы – люди! Хоть наши предки и пошли другим путем. А ошибки…

Я пожал плечами. Гор скользнул по мне задумчивым взглядом и неожиданно отозвался:

– Я рад, что русичи остались русичами. Хоть ЭТО вы не утеряли. Пусть и зоветесь теперь россиянами. Прощай!

Он жарко дохнул мне в ухо и неспешно потрусил к далекому берегу. Я потрясенно открыл рот: слой мха под его лапами даже зрительно утолщался, а промоины на глазах затягивались. И эта прочная тропа начиналась прямо у моего носа.

Волк обернулся, приветственно взвыл. В моей голове прозвенело: