— Тогда — говорю я — видно, что работал скульптор-профессионал.

Мы на какое-то время замолкаем, а я все борюсь с желанием сказать Пашкевичу, кем по профессии была Сестра, и как она заявлялась ко мне примерно полгода спустя после своей смерти.

ГЛАВА I.ХХI

ГЛАВА I.ХХI

Мы просидели в подвале до самого утра, прикидывая по часам не взошло ли солнце.

Решив, что в девять часов солнце точно взойдет, мы именно в это время выбрались и буквально тут же стали копать яму, чтобы в нее водрузить клетку для чупакабры.

Пока мы изо всех сил долбили мерзлую землю, откидывая ее чуть ли не голыми руками в стороны, прошло немало времени. Пашкевич спешил и постоянно подгонял меня, так что мы почти не отдыхали, а если всего один раз за весь день и то почти на ходу, но, все равно, так быстро сделать все мы просто не могли. Едва стало смеркаться, взяв с собой оружие, матрацы, подушки и одеяла, надев на себя полиэтиленовые костюмчики и запасшись тушенкой — мы спустились в подвал. Кроме всего остального Дмитрий взял несколько алмазных сверл, одно из которых дал мне.

— Самое неприятное — так это то, что у этой твари много времени. — Сказал он мне. — Мы ограничены, поспешить, или не успеть в сумерки для нас смертельно опасно, а она — безраздельно властвует над ситуацией все темное время суток!

Дмитрий проверил, подергав, засов на металлической дверце люка в подвал, и мне показалось, что остался недоволен: «Слабо!» — сказал он — «Просто на соплях, точечная сварка, уже треснувшая в месте примыкания к люку!»

От этих слов мне становится не по себе:

— Мы вырыли уже половину этой ямы… для клетки. Может, нам обойтись без нее вообще? Поставим клетку в то, что уже есть?

Дмитрий думает:

— Вполне возможно. Нас же уже двое. Вырывать под клетку ямы мне нужно было для действий в одиночестве. Теперь шансы возросли. Но все равно — либо мы быстро сделаем то, что намерены, либо она вырвется — и нас убьет. Это как в берлогу к медведю лезть с мощным ружьем, заряженным всего одним патроном — либо один удачный выстрел и победа, либо разъяренный, напуганный, раненый медведь — и тогда уже бейся до последнего, лишь бы только помереть, но с честью.

Меня такая перспектива не очень радует:

— Тогда завтра… — уж было начинаю говорить я, но Пашкевич шикает, поднеся указательный палец правой руки к своим губам:

— Завтра? Нам бы до этого «завтра» дожить. Пережить эту ночь. Ты ничего не слышишь?

Мы затихли и прислушались, но, не смотря на то, что мы сидели в подвале отгороженные от внешнего мира металлическим люком — все равно было слышно, как снаружи двигается эта тварь!