— Я пришел сюда, чтобы спросить, какое право вы имеете вмешиваться в дела сторонней организации, в которой даже не состоите?

— Глава вашего храма не счел этот вопрос существенным, — парировал полковник.

— Матерс много на что не обращает внимание. Но он в Париже, а мы в Лондоне. С какой стати вы стали поучать мисс Фарр, как ей стоит вести оккультную работу, а как нет?

— Вообще-то это было не нравоучение, а ряд дружественных советов. Мне очень жаль, — соврал полковник, — что она так остро восприняла мои слова.

— Тогда с какой стати вы подсылаете ко мне молодую особу, чтобы она выведывала, чем я занимаюсь в плане магии? Ведь это ваших рук дело?

— Понятия не имею, о чём идет речь, — невинно заявил полковник, прекрасно понимая, что обратное Йейтс не сможет доказать.

— Однако не стоит считать, что я оставлю без ответа все ваши ухищрения, и вам не придется за них отвечать. Будьте уверены, у меня есть связи, способные заставить вас не только прекратить вашу деятельность, но и сильно пожалеть, что вы вообще её затеяли.

— Неужели? Вы покараете меня смертоносным потоком воли, под ударом коего паду я мертвым и бездвижным? Или доктор Весткотт нашлет на меня мнимую летаргию, а после вскроет мое бездыханное тело в своём морге?

Йейтс не стал отрицать такой возможности и заявил:

— Вам не следовало вмешиваться в дела закрытого общества, где практикуются вещи, вам не доступные.

Полковник не любил пререкаться, а тем более оправдываться. К магам у него не осталось ни капли уважения и, тем более, страха перед их способностями — только брезгливость к людям, считающими себя выше толпы. И потому, больше всего полковнику хотелось поставить точку в этом разговоре.

— Мистер Йейтс, я не собираюсь с вами деликатничать, как делал это с миссис Эмери. Вы зря считаете, что ваши связи чем-то выше моих. Если вы и дальше собираетесь возмущаться моей деятельностью, и даже захотите предать её огласке, то не удивляйтесь, что в один из дней кто-нибудь из городских чиновников сочтет вашу дружбу с мистером Матерсом за симпатию идеям якобизма, и чего доброго, решит, что вы ирландский националист, или даже бомбист. Зачем вам проблемы с властями, мистер Йейтс?

— Вы бесчестный человек, — только и ответил поэт.

— Ну, разумеется. Но если вы пообещаете мне не поднимать шум, то и я в свою очередь пообещаю вам спокойную жизнь в Лондоне без высылки в Дублин, или, чего доброго, на каторгу. Вы согласны на такого рода сделку?

Йейтс не ответил на вопрос, только ещё раз выразил свое возмущение шантажом и покинул комнату.

Полковник недолго пребывал в одиночестве, ибо не прошло и минуты, как его посетил сэр Джеймс.