Скрипачка взяла трясущимися руками инструмент и неуверенно поднесла к плечу.

– Играй, – тихо сказал Алексей и достал из рюкзака ножницы.

Смычок едва держался в руке, ей не удавалось зажать струны. Скрипачка заплакала – вместе со скрипкой. Инструмент будто оказался в руках двухлетнего ребенка.

Алексей склонил голову и удовлетворенно улыбнулся.

– Подож… – Преувеличенная сила музыки подвела скрипачку.

Ножницы не резали – кололи, глубоко, долго. Волосы и мраморную шею словно измазали брусничным вареньем, липким и кисло-сладким. Скрипачка протянула безнадежную ноту, последнюю, заменившую слова, и умолкла. Концерт окончен.

* * *

Алексей приблизился к старику.

– Дай сюда! – Он вырвал из руки привязанного профессора блокнот, за который старый мудак, казалось, готов был подохнуть.

Карандаш нашелся в боковом кармашке рюкзака. Послание милиции, а значит, и прессе, он вывел печатными буквами, с левым уклоном – кто ее знает, экспертизу почерка. «КРЕЩЕНДО ПОСЛЕДОВАЛО БУКВАЛЬНО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ТАКТОВ»[24]. Алексей усмехнулся. Двусмысленная фраза точно передавала, что он испытал: оргазм – но не от паршивой музыки.

Подписал: «Цитатник».

Вырванный из блокнота лист он сложил вчетверо и запихнул в рот мертвой женщины с мраморной, уже холодной, кожей.

Блокнот он брезгливо швырнул старику под ноги – выразил отношение к его заумным каракулям.

– Привет, маленький Альберт, – с усилием сказал профессор.

– Узнал, – обрадовался Алексей.

– Мой маленький А-а-альберт, – повторил старик, словно встретился после многолетней разлуки с родным сыном.

«Альберт так Альберт. Как угодно, старый мудак. Хочешь видеть во мне маленького мальчика, которого пугал ударами молотка по жестянке всякий раз, когда тот хотел взять игрушку, – пожалуйста. Поживи еще немного в прошлом, в котором звал меня именем ребенка, ставшего собакой Павлова в руках другого мудака-психолога. Ты и один из твоих больных кумиров, та американская мразь, взращивали на нас плоды своего тщеславия, крали детство. Прошлое… у тебя есть несколько безопасных секунд в его убежище. А настоящее тебе не понравится. В нем будут острые грани и отделенные от тела конечности. В нем будут властвовать другие звуки – вопли, мольбы, звон сотрясаемых слезами плеч».

Старик пах тленом, вспрыснутым не самыми приятными ароматами жизни. Цитатник расстегнул верхнюю пуговицу профессорского пиджака.

Да, когда-то эта рухлядь была профессором.