Распорядись, голубчик, поставить кушетку посредине комнаты, около — столик или этажерку для цветов и книг.
Букет розанов каждое утро я уже распорядился доставлять к вам.
Любимая канарейка Риты также прибудет в лесной дом, и я боюсь, что эта певунья обеспокоит тебя больше, чем моя бедная, бледная голубка. Она стала такая молчаливая и печальная. О свадьбе я не смею и заикнуться.
И скучно же мне будет одному!
Утешусь тем, что большую часть дня буду проводить у вас.
Сегодня свежо. Распорядись протопить печи и даже камин. До завтра.
— А вот и еще, — протянул Карл Иванович другой листок.
«Конечно, — снова читал Джемс, — я далек от мысли считать свою беседу такой же интересной, как твоя. Ты ведь великий ученый! А все же, говоря правду, мне неприятно видеть, что Рита, моя невеста, отдает тебе такое предпочтение. Как-никак, а мое Положение становится смешным.
Пока Рита жила в лесном доме, мне ваши отношения в глаза не бросались, все было как-то естественно.
Не замечал, что ли, я их… или их и правда не было. После своей летаргии или обморока, как хочешь назови, Рита страшно переменилась.
У нее каждый день новые капризы: три или четыре часа во время заката солнца она сидит одна, да притом еще тщательно запирается.
Обедать и завтракать со всеми она также отказалась. Ей подают отдельно, в ее комнате, и я часто вижу, что блюда уносят почти нетронутыми. Она наотрез отказалась, чтобы Лючия жила около нее. „Будет с меня и одной Цецилии“, — говорит она, не соображая, как она этим обижает бедную девочку.
Несмотря на эти ненормальности, Рита заметно поправилась: бледность и вялость исчезли, она так же свежа и розова, как розы на ее груди.
Даже смерть одного за другим обоих итальянских лакеев, которых сама же она привезла из Венеции, не произвела на нее никакого впечатления. И в том, и в другом случае она только пожала плечами и отказалась сопровождать гробы на кладбище.
Ожидая тебя или собираясь в лесной дом, она еще больше оживляется, глаза ее сияют.
Со мной она холодно-вежлива, несмотря на то что я исполняю все ее желания.