– Да в порядке, – ответил Иван. – Заглянул на огонёк. Можно?

– Да, – горло перехватило рыданием. – Конечно, будь дома, проходи, располагайся…

– Что с тобой? – спросил он удивлённо. – В себе ли?

«Окающий» вятский говорок, резкие движения, будто всё время настороже. Несомненно, это Иван. Но я ведь понимал, что этого быть не может.

– Ваня, – сказал я, – ты ведь недаром пришёл. Ты мне даёшь возможность исправить тот случай?

– Какой случай? – весело переспросил он. – Всякие бывали случаи, и будут ещё всякие. Ты знаешь, я не памятен на такие вещи. Многие меня пинали и гнали, а теперь я чист, абсолютно спокоен. И тебе советую забыть о том худом, что происходило, а помнить только хорошее. А ведь и оно было, особенно в первые годы жизни со Светланкой. Я так её любил, что даже дочери дал такое же имя…

– Я помню это время.

– Правда, потом всё порушилось, стало неродным и незнакомым, и виной всему я сам, – вздохнул он. – Вымаливал прощение… Но как его вымолишь, если жизнь её я покалечил основательно?

– Она давно тебя простила, а дочь тебя любит и помнит до сих пор.

Горло перехватил спазм.

– Ваня, у тебя такой замечательный внук!

– Я знаю, – сказал он, и лицо мгновенно осветилось. – Да, братка! Я всё теперь знаю… Самое поганое во всей этой истории именно то, что я понимал, как ей со мной плохо и сознательно шёл на все эти нелады, чтобы появилось основание со мной расстаться.

Он легко встал с кресла и прошелся вдоль комнаты.

– Неправедно жил я, Лёшка, ой, неправедно! Как тяжко порой бывало мне! Да что теперь-то об этом? В том срубе прежний Иван исчез навсегда… А чуть погодя и батька твой пришёл, и со своими стариками я там встретился. В смерти мы становимся едины, в жизни, к сожалению, это невозможно.

– Я тебе верю.

– Переночевать-то пустишь? – хитро улыбнулся Иван. – Целая вечность прошла с тех пор.

– Как сказал один умный человек: Вечность – это не так уж много. Но всю эту Вечность…

– Не надо, – ответил он. – Я вижу и осознаю. Пустое. Забудь. У тебя есть, над чем подумать, потому лишние волнения не обязательны.

Он провёл раскрытой ладонью у меня над головой. Вспыхнул короткий огонь и тут же погас.

– Теперь полегче тебе станет, – сказал Иван. – А мне пора. Прощевай!