А теперь и он, Баттрик, оказался причастен к ужасу Коллумов… Он поклялся уничтожить существо, в котором, несмотря на невротические протесты Лоренса и непонятное отцовство, еще могла тлеть искра человеческого начала. Да, оно злое и инстинктивно склонное к убийству, но достаточно ли этого, спрашивал доктор себя, чтобы предать куда более великую клятву, обязавшую его, Натана Баттрика, использовать свои профессиональные умения только ради сохранения жизни? Положение выглядело безвыходным, и доктор ворочался с боку на бок, не в силах понять, что же ему делать с такими противоречивыми обязательствами.

Три часа он лежал, глядя, как медленно ползет по стене платок лунного света… а потом у кровати зазвонил телефон. В приливе внезапного ясновидения Баттрик понял, что это не какой-нибудь обычный вызов к больному. Он выпрыгнул из кровати и сдернул воронку с крюка. Голос Лоренса Коллума зазвенел у него в ухе:

– Натан, скорее сюда! Мы не в силах его удержать! Оно сейчас вырвется из Колыбели!

На заднем плане раздавался треск дерева и дикий, неистовый вой, какого не услышишь из человеческой глотки. Телефон грохнулся на пол, Баттрик заметался по комнате, сражаясь с одеждой, а потом выскочил в двери и помчался в сарай, не чувствуя укусов первого мороза. Со сверхъестественной скоростью он запряг лошадей и погнал их прочь от теплого стойла – в ледяную тьму дороги, где луна едва пробивалась сквозь сплошной полог нависших ветвей. Через пять минут после звонка упряжка, сверкая выкаченными глазами и закусив удила, промчалась через мост, оставив позади Пенаубскет, и загрохотала по Уиндхэм-роуд.

Доктор всегда старался быть своим кобылам добрым хозяином, но сейчас нещадно нахлестывал их, сопровождая экзекуцию выражениями, в обычных обстоятельствах совершенно чуждыми его устам. Черные купы кленов и дубов проносились мимо, их острые ветви до крови хлестали его по лицу, когда кабриолет проносился слишком уж близко к обочине. Дважды казалось, что все – и экипаж, и лошади, и возница – сейчас полетит в тартарары, таким карьером они шли через повороты, где гранитные утесы оттесняли дорогу то вправо, то влево. Если бы какой-то добропорядочный горожанин оказался в сей глухой час на дороге, он бы перекрестился от ужаса, созерцая, как мимо, повинуясь ударам кнута, летит эта адская колесница. Баттрику казалось, что прошла уже целая вечность, но наконец впереди засверкали огни Коллум-хауса. У каменных столбов, отмечавших границу усадьбы, лошади встали, едва не скинув кучера с облучка. Кнут щелкнул раз, другой, но они решительно отказались двигаться дальше и стояли, дрожа и готовые в любое мгновение вскинуться на дыбы пред лицом ужаса, который их обостренные чувства ощущали даже на таком расстоянии.