Ее выпустили, как только появились первые признаки родов, и перевезли в клинику тен-Бринкена. Там ее положили в прежнюю белую комнату № 17 в конце коридора. Уже по дороге начались схватки, — но доктор Петерсен уверял ее, что роды будут легкие.
Однако он ошибся. Схватки продолжались весь день, ночь и следующий день. По временам они ослабевали, но потом возобновлялись с удвоенной силой. Альма кричала, стонала и извивалась от страшной боли.
Об этих трудных родах говорит третья глава в кожаной книге А. т.-Б., также написанная рукою ассистента. Вместе с тюремным врачом он присутствовал при родах, которые наступили лишь на третий день и завершились смертью матери.
Сам тайный советник на них не присутствовал. В своем описании доктор Петерсен указывает на чрезвычайно крепкий организм и превосходное телосложение матери, что служило, по-видимому, гарантией легких и быстрых родов. Только чрезвычайно редкое, ненормальное положение ребенка вызвало осложнения, которые в конце концов сделали невозможным спасение обеих — и матери, и ребенка. Он упоминает далее, что девочка, находясь почти еще в материнской утробе, подняла невероятный крик, такой пронзительный и резкий, какого ни оба врача, ни акушерка никогда еще не слыхали у новорожденных. В этом крике звучала чуть ли не сознательность, точно ребенок при насильственном отделении от матери испытывал невероятную боль. Крик был настолько пронзителен и страшен, что они не могли удержаться от какого-то страха, — его коллега, доктор Першейт, должен был даже сесть: у него на лбу выступили крупные капли пота. Но зато потом ребенок успокоился и больше не плакал.
Акушерка тут же при обмывании заметила у в общем очень нежной и хрупкой девочки наличность atresia vaganalis — настолько, что даже кожа ног до самых колен срослась. Это странное явление после тщательного осмотра оказалось лишь поверхностным сращением эпидермы и легко могло быть устранено оперативным путем.
Что касается матери, то ей пришлось испытывать страшные боли и муки. От хлороформирования или лумбальной анестезии, а также и от вспрыскивания скопаломин-морфия пришлось отказаться, так как безостановочное кровотечение вызвало сильное ослабление сердечной деятельности. Она все время невероятно кричала и плакала, но в момент родов пронзительный крик ребенка заглушил ее стоны. Они стали вдруг тише, слабее, и через два с половиной часа она, не приходя в сознание, скончалась. Непосредственной причиной смерти следует считать разрыв матки и обильную потерю крови.
* * *
Тело проститутки Альмы Рауне было передано в анатомический музей, так как извещенные о ее смерти родственники в Гальберштадте не захотели приехать и заявили, что не согласны даже нести расходы по устройству похорон. Тело послужило для научных целей профессору Гольдсбергеру и, несомненно, способствовало более успешному прохождению науки со стороны его слушателей. За исключением, впрочем, головы, которую препарировал кандидат медицинских наук Фасман. Но он во время каникул совершенно забыл про нее, а потом, вернувшись, решил сделать из черепа красивый стакан для игры в кости: все равно хорошего препарата из него бы не вышло. У него уже было пять костей из скелета казненного убийцы Нерриссена и недоставало как раз стакана. Кандидат медицинских наук Фасман не был суеверен, но утверждал, что стакан из черепа приносит ему в игре невероятное счастье. Он так много говорил о нем, что стакан этот и кости мало-помалу приобрели широкую известность. Сперва в доме самого Фасмана, потом в корпорации, к которой он принадлежал, и, наконец, во всем студенчестве. Фасман полюбил этот стакан и счел своего рода вымогательством, когда — на экзамене профессора тен-Бринкена — тайный советник попросил подарить ему и стакан, и кости. Он бы, наверное, отказал, если бы не чувствовал себя очень слабым в гинекологии и если бы как раз этот профессор не считался таким строгим и страшным экзаменатором. Факт тот, что кандидат все же успешно сдал экзамен: таким образом, стакан все-таки приносил счастье, пока он им обладал. Даже то, что еще оставалось от обоих людей, которые, никогда не видев друг друга, стали отцом и матерью Альрауне тен-Бринкен, пришло после смерти в некоторое соприкосновение: служитель анатомического театра Кноблаух бросил кости и остатки трупов, как всегда, в яму в саду, возле театра, позади стены, где так грустно росли белые, дикие розы…