Светлый фон

И у Лешки тут же все внутри оборвалось.

– Не вздумай даже вздумать! – крикнул он и почувствовал, как его руки моментально сами собой сжались в кулаки.

– Ты че такой дерзкий? – тут же спросил Як. – Ты что, нас не уважаешь?

– Значит, так… – сказал Ферзь и сделал знак Дрыну.

Тот тут же подскочил к Лешке и сграбастал его за шиворот.

– Значит, так…

«Где же вы? Где же вы все?! – снова взмолился про себя Лешка. – Ну начинайте, вашу мышь!» И опять все внутри у него оборвалось: а вдруг они передумали? Вдруг они испугались? Вдруг они его бросили?! Предали?! Оставили в этом страшном лесу наедине с гопниками?!

– А-а!!! – вдруг сам неожиданно для себя заорал Лешка. – А-а-а!!!

Он барахтался и бился в руках Дрына, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь приемы карате, которые так легко удавались ему на тренировках. Но провести прием удалось его сопернику: как-то неожиданно резко и ловко тот прижал его к валуну, почти придушив. А Ферзь подошел, картинно засучивая рукава, чтобы с наслаждением вдарить по беззащитной жертве.

«Помогите!» – снова про себя взмолился Лешка уже непонятно кому.

И вдруг словно ветер прошел низко вокруг сейда и всколыхнул лапы огромных елей. Послышался гул. Сначала он был похож на гул истребителя, летящего высоко в небе, а потом стал приближаться, как будто опускаясь откуда-то сверху. Рука Дрына дрогнула. Парень обмяк, и Лешка тут же освободился от него – оттолкнул противника подальше, неожиданно легко сбив его с ног.

Ферзь и Як, потеряв всякий интерес к Лешке, смотрели куда-то вверх.

Звук нарастал. Долгий, низкий, вибрирующий. Лешка пытался понять, на что он был похож, но никакое сравнение в голову не приходило. От него пробегала противная дрожь – толпы мурашек сновали по всему телу туда-сюда.

И тут Лешка вдруг осознал, что звук идет не только откуда-то сверху, но и от… сейда. От самого валуна, к которому он по-прежнему стоял спиной. Лешка осторожно прикоснулся к шероховатой, обтянутой серыми лишайниками поверхности – камень едва заметно вибрировал, как вибрируют аудиоколонки, издавая звук.

А вокруг уже все звучало на разные лады. Какофония звуков нарастала, нарастала, нарастала… И можно было не знать ни законов гармонии, ни замысла композитора – уже ясно чувствовалось, что должна быть кульминация, развязка – что-то, ради чего все, собственно, и затевалось.

Едва Лешке пришла эта мысль, как за елями что-то зашумело. Снова послышались то ли шаги, то ли уханье, но теперь во сто крат более громкие, оглушающие. Сами деревья зашумели, и возникло четкое ощущение, что оттуда, из-за них, должен появится кто-то… большой. Если не сказать – огромный.