– Который дерется с лифтами. – Она засмеялась, потом посмотрела на меня как-то ласково, с благодарностью. Хотя, может, мне показалось.

– У тебя все хорошо? – спросил я.

– Да, – задумчиво ответила она. Затянулась, выдохнула. – Только я Мишу не узнаю.

Молчание, я почувствовал, как подступает тошнота.

– В каком смысле? – тупо спросил я, хотя знал, в каком смысле. Кажется, я тогда вообще все уже знал.

– Нет, он такой же, внешне и… Может, пальчиками по-другому делает жим-жим, я не знаю. По-моему, он все теперь по-другому делает. Он спит по-другому! Я кричать хочу, когда на него смотрю! Я не могу, три дня уже так, скорее бы тетя приехала! Я ей ничего не скажу, просто пусть она будет с этим… А не я. Я ужасная мать, я так не могу, я ничего ему не говорю, но я смотрю, и мне страшно: где мой Мишенька?!

– Перестань, это пройдет, – солгал я.

Теперь ее глаза блестели от слез, она разозлилась, она мне не верила.

– Да, – сказала она, потом добавила: – Я тебе ничего не говорила.

– Хорошо.

– Никому ничего не говорила. – Снова этот задумчивый отрешенный тон, взгляд в сторону.

Вероника докурила, вновь спрятала окурок в пачку, попрощалась и ушла к себе. Я отпер свою дверь. Судя по ощущениям, голова была взорвана, в желудке колыхался мерзкий густой осадок, там тоже назревал взрыв. Я скинул и отпинал в сторону кеды, тут же избавился от носков и пошел было в туалет, чтобы заставить себя проблеваться. Но вдруг в темноте сквозь ткань надетых на мне бриджей загорелся маленький голубоватый прямоугольник. Это был экран телефона, беззвучный режим, кто-то звонил. Я достал мобильник, прищурился, закрыл один глаз и прочитал имя. Игорек.

– Алло?

– Здорово! Как ты, дружище?

– Сойдет для сельской местности.

– Ну, жив – уже неплохо! А то я че-то волновался, трубку не берешь, блин, Вконтакт не заходишь.

– Телефон на беззвучке просто, и вообще как-то…

– Ну, каждый имеет право на уединение. Главное, чтоб ты с голоду там не помер.

– Да не…

– Хотя у тебя ж целая кастрюля супа была, точно!