— Он потерял право на жизнь. — Лесник стер слезы с глаз.

— Тару превратил Антуана в бестию?

Она села, руки у нее были холодны как лед. Жану показалось, что правда обернулась для нее большим ударом. Словно рассказав ее, он что-то уничтожил.

— Григория… Ты кому-нибудь расскажешь?

Опомнившись, она улыбнулась.

— Нет, Жан. Это была исповедь, а потому окутана полным молчанием, — успокоила она его. — Никто не узнает тайну Антуана. И тем более — легат Франческо.

— Тот, кто собирается защищать паломников?

— Да. Но он иезуит… — Она споткнулась, но не посмела продолжить.

Он поднял на нее глаза.

— Я сам застрелю то, что когда-то было моим сыном. Я и никто другой. Как только соберу немного денег на серебро, я закажу из него пули и положу этому конец. — Соскользнув со стула, он поднял подвеску Мари и сунул ее себе под рубашку. — Моя вина безмерна, прошептал он, — Как я мог быть так слеп?

Ее вина тоже была безмерна. Она поглядела на него с любовью, пытаясь представить себе, что должен чувствовать этот коленопреклоненный мужчина, который решил предать смерти собственного ребенка.

— Бог тебе простит, Жан, — тихо сказала она. — Как он прощает всем нам.

— Бог все это допустил. Мне не нужно его прощение, — пренебрежительно бросил он, откидывая волосы со лба.

Григория сняла с шеи серебряные четки.

— Возьми, отлей из них пули, чтобы успеть раньше легата. — Она сделала глубокий вдох. — Я не стану тебя упрекать, что ты защищал сына от охотников и снова хотел превратить его в человека. Надо думать, любой отец… или любая мать, — она заколебалась, отводя глаза, — поступили бы так же.

Жан пропустил четки сквозь пальцы, большой лег на распятие.

— Бог раз за разом оставлял нас в беде, — тихо сказал он. — Клянусь на этом распятии, что отдам душу дьяволу, если он сделает это снова. — Он поднялся. — Пусть теперь Бог мне докажет, что разделяет мое страдание, или я отрекусь от него на веки веков.

— Нет! — Сделав шаг вперед, Григория приложила указательный палец к его губам. — Господу нельзя бросать вызов, его нельзя искушать.

Это был тот единственный шаг, знаменитый шаг за грань, из-за которого они оказались совсем близко и едва не поддались взаимной склонности. Невзирая на опасность за дверью.

Их головы разом качнулись друг к другу, губы встретились. Обоих прошила дрожь, от которой слабели колени, по телу прокатывались волны жара, вспыхнувшего вдруг необузданным пламенем.