Он кое-как встал и понял по ощущениям, что бабенка палку не перегнула, хотя и могла бы. Только кожу на лопатке немного проткнула богатая стерва. Иртышный испытывал боль, чувствовал, как по его спине ползла струйка крови, и не стал добрее. Он должен был казнить ее сына. Немедленно.

– Не сметь! Я вас засужу! – орала мать, убитая горем.

Она мечтала видеть сына здоровым, способным говорить, ходить, улыбаться.

– Очень жаль, но нам придется продолжить лечение, – заявил Иртышный, повернулся к телу и снова занес над головой топор.

Цвет и структура кожи на теле дистрофика заставили его повременить с ударом.

Доктор ткнул пальцем в голое плечо Коленьки, вылезшее из-под пижамы. Ощущение плотной структуры было столь неожиданным, что заставило его одернуть руку.

«Броня! Он может быть жив!»

Глаза его налились кровью. Доктор сжал топор двумя руками, вознес его к небесам.

– Нет! – Мать неведомо как вырвалась из рук санитаров, рухнула на сына, закрыла его собой. – Он мой, живой. Я не дам!

Лиза и Рябинова следом за Рыжовой выбежали в коридор, но не вмешивались.

Пятеро вооруженных мужчин против одной несчастной, сходящей с ума матери.

Она прильнула к ребенку и стала беспорядочно целовать его лоб, щеки, губы.

– Не отдам! – провыла женщина и приложила ухо к левой стороне его груди. – Оно бьется, – радостно прошептала Рыжова, с восторгом глядя в лицо Иртышному.

Она одержала самую важную победу в своей жизни.

Психиатр, напротив, с каждой секундой старел ровно на год.

– Мой мальчик живой!..

Дистрофик вдруг дернулся и чудовищно вытянул шею. Он в два дерганых движения смог прихватить плечо матери и вогнать зубы так глубоко, что достал и ключицу. В следующее мгновение мутант поднялся на ноги, продолжая удерживать в зубах страдалицу, вопящую от неожиданности и адовой боли.

Глаза психа были наполнены болью и ненавистью, полыхали животной, совершенно неуемной тупой яростью.

– Сынок, Коленька! Коля! – Мать вся сжалась, тряслась в судорогах и истошно орала.

Руки мутанта оставались свободны. Он оттолкнул в стороны Морозова и Ковальски, одуревших от ужаса, и метнулся в небольшой коридор, ведущий к столовой. Все это Коленька проделал, не выпуская изо рта родную мамочку.