И он спрыгнул с окошка – в осень, и пропал среди серого дня и общего вороньего гама. Давид остался в этом колодце один. Мишень и долгожданная цель обставила своего нерадивого палача. Давид осмотрелся, сделал несколько шагов вперед, и вдруг его взгляд задержался на странном предмете. Он подошел к стене. В нее были ввинчены проржавевшие железные кольца, на одном из них еще болтался обрывок рыжей, вконец изъеденной ржавчиной цепи. Давид пошел по кругу – этих колец здесь было множество. Он зажмурил глаза, точно от стремительно нарастающего звука, но стоны невидимых женщин прорвали эту плотину – и оглушили его! И невидимые руки тянулись и тянулись к его сердцу, словно хотели вырвать его! «Господи! – отступив, с яростью прошептал он. – Хватит, хватит, хватит!» Давид стал озираться: вот где Гаустин Ривалль прятал своих наложниц – девушек из соседних деревень, вот где превращал их в рабынь своей страсти, жестокости, желания убивать! Это происходило здесь…

Сжимая в руке винтовку, он бросился прочь из колодца…

Еще с четверть часа он бродил по сырым каменным коридорам. Давид покидал башню Черного Рыцаря ни с чем. Перебираясь через внешнюю стену, он споткнулся и в кровь разбил колено, порвав вторые брюки. Стиснув зубы, он не стал выбираться на дорогу, а решил обойти замок и попасть в саму Воронью Рощу – и скоро оказался на ее пороге. Птицам тут не было числа. Невероятная идея – уничтожить треклятое место, облить этот лес горючим и сжечь, развеселила Давида.

А почему бы и нет, черт возьми?!

По-осеннему холодно и сыро было тут. В изрядно попорченном костюме он двигался вперед. И вскоре уже несколько птиц кружили над головой Давида. Да они преследовали его! Что ж, может быть, вон тот, с большими крыльями, и есть Кербер? Давид ловко вскинул ружье и, не сводя с птицы глаз, прицелился и выстрелил. От толчка ворона подбросило вверх, а затем он камнем упал в пожухлые листья. Давид подошел к развороченному, окровавленному трупу птицы. Все когти ее были на месте. Давид зло поднял глаза, прицелился вновь. Другая птица, получив свою долю свинца, упала футах в двадцати от дороги. И тот же результат. Тушки остальных птиц, при каждом новом выстреле падавших с неба, Давид уже не рассматривал. Теперь он просто целился и нажимал на курок.

Это было наслаждением!

От раскатистых выстрелов оживление над лесом усилилось. Вороньего полку прибывало. Птицы, подобно черному фейерверку, новыми и новыми гроздьями вырывались из желтеющей листвы леса. Давид бил без промаха. Каждый его выстрел находил свою цель. Давид не желал понимать, что его ожесточение нездорово. Сейчас ему хотелось одного: убивать – и он убивал.