Вот так она и работает, подумал Майкл. Она может очаровать любого: военного, ученого, офисного работника, женатого, холостого. Любой будет счастлив, если такое прекрасное существо просто обратит на него внимание, и развяжет язык. Любой проявит определенное рвение и готов будет раскрыть любые, самые страшные тайны, чтобы эта Богиня оценила его усилия по достоинству. Молчаливое одобрение провоцирует откровенность. А после приходит Гестапо и забирает этих петухов, чтобы они кукарекали только в своем личном Аду и варились в кипящем масле для картофельного салата…

Да.

Я — убийца.

— Ты выглядишь таким взволнованным, — сказала она, накрыв его руку своей. — Тебе не нужно быть…

— Дело не в волнении. Просто стараюсь подготовиться.

— Я знаю, — кивнула она. — Ты хочешь выполнить свой долг. Я знаю, что ты воин. Разве ты мог стать кем-то другим? И кем? Офисным клерком? Или приближенным советником какого-нибудь генерала? Нет, ты тот, кто ты есть, и я благодарю Бога за то, что он создал тебя таким. Но ты также и человек, Хорст. Мой человек. Плоть и кровь… и эмоции. Беспокойство — это нормально для любого человека. И это тяжкое бремя, которое, ты считаешь, женщине не вынести. Но женщины хотят разделить это беспокойство. Так что, если тебя беспокоит хоть что-то, ты можешь поговорить об этом со мной… пожалуйста… я здесь, с тобой. И я выдержу.

Майкл сделал глоток своего кофе. Ее человек. Так она выразилась.

Как же невыносимо больно!..

Он взял вилку и провел борозду на белой скатерти.

В этом и есть ее работа, ее сила, напомнил он себе. И он готов был этой силе поддаться. Хотел сказать, что он должен быть убийцей, хотя больше всего на себе желает быть ее человеком. Желает начать все с чистого листа и рассказать ей всю свою историю. Рассказать о том, где родился и о том, как заново начинал жить. Рассказать о своей первой женщине и о своем пропавшем сыне. О мире, который был ему известен, и о мире, который он себе представлял. Он мечтал рассказать о том, как правдивы старые мифы о ликантропах. Он хотел бы, чтобы у него была возможность все это рассказать, а после — поднять взгляд, заглянуть в ее глаза и увидеть в них не страх, а любовь.