— Боже правый, — тихо проговорил он. — Это же она..

Доротея скривилась. Кровь не унималась.

— Ее часть, — едва слышно сказала она.

— И вы всегда были заодно с ними? — спросил Валентин.

— Конечно нет.

— Зачем же вы это сделали?

— От безысходности… — Голос ее увядал с каждым слогом. — От безверия… Кругом одна ложь.

— И вы пошли за Баттерфилдом?

— Лучше ад, — лепетала она, — чем фальшивый рай.

— Кто вам это внушил? — прошептал Гарри.

— А как вы думаете? — перевела на него взгляд Доротея. Силы покидали ее вместе с кровью, но глаза по-прежнему сверкали. — Вы погибли, Д’Амур. И вы, и демон, и Сванн. Теперь никто вам не поможет.

Вопреки презрению и горечи в ее словах, Д’Амур не мог просто стоять и смотреть, как она истекает кровью. Несмотря на приказ Валентина держаться от Доротеи подальше, Гарри шагнул к ней. Стоило ему приблизиться, как женщина с яростью рванулась к нему. Удар на мгновение ослепил его, он отлетел к высокому шкафу с картотекой, расшатав его. На пол рухнули оба, Гарри и шкаф, причем шкаф выплюнул бумаги, а Гарри — проклятия. Оглушенный, он смутно сознавал, что Доротея двигается мимо него к двери, но от головокружения не в силах был ей помешать. К тому времени, когда он вновь обрел равновесие, Доротея ушла, оставив кровавые отпечатки ладоней на стене и двери.

Консьерж Чаплин ревностно охранял вверенную ему территорию. Подвал здания был его вотчиной: здесь он собирал и сортировал офисный хлам, кормил топливом милый его сердцу отопительный котел и громко вслух читал любимые отрывки из Библии — без страха, что ему помешают. Больной кишечник не давал ему спать долго. Пару часов ночью, не больше, плюс еще чуток днем. Этого ему хватало. В подвале он находил уединение, когда жизнь там, наверху, становилась слишком беспокойной; тепло гудящей топки дарило удивительные грезы.

А этот унылый тип в шикарном костюме ему тоже грезится? Если нет, то каким образом ему удалось попасть в подвал., когда железная дверь заперта на ключ и засов задвинут? Однако задавать вопросы непрошеному гостю он не стал: что-то в его пристальном взгляде заставило консьержа прикусить язык.

— Чаплин, — процедил незнакомец, едва шевеля губами, — я хочу, чтоб ты открыл топку.

При других обстоятельствах Чаплин взял бы в руки лопату и хватил наглеца по башке. Топку он лелеял по-отечески. Он знал ее причуды и капризный нрав; он досконально изучил ее ровный гул, когда она была накормлена досыта; и оттого Чаплину пришелся не по нраву собственнический тон незнакомца. Но отчего-то воля к сопротивлению у него пропала. Привратник поднял тряпку и открыл дверцу топки, предложив ее обжигающее тепло незнакомцу. Так Лот в Содоме предложил чужакам своих дочерей.