А сзади, скрипя и раскачиваясь, высилось уже огромное и страшное, лапы-ветви протягивая. Бледные, как болотный огонь буркалы россыпью мерцали на лоснящейся черноте ствола, покореженной, раздутой, точно труп утопленничий. Скрябин, взглядом в те огни упершись, задрожал, задергался, точно кукла балаганная.

– Уходим, – просипел Лонгин, потом встрепенулся, в грудь воздуха набрал: – Уходим!!! Ребятушки, спину не кажи, задом пяться! Вдоль берега, давай!!!

Да только слов этих уже не слышали – рванулись разом все, точно кто-то заслон с плотины убрал, и водой бурной хлынули, толкаясь, бранясь, божась…

– Не замай!!! Отыди!!! Ах ты, пес!!!

И словно не стало людям врага, кроме себя самих. Сверкнули сабли, закричали, под ноги в грязь падая, первые страдальцы. Стелящиеся следом ветви обхватили их, поволокли. А за спинами хрустело и чавкало, словно плоть людская в мельницу чертову попала. И только Скрябин один видел, как Марфу, позади брошенную, ветви опутали, растянув точно на Андреевском кресте, головой вниз, и подняли кверху, гогочущую. Бледные телеса ее тряслись студнем, протыкаемые и раздираемые, а она охала да выгибалась в истоме – дикой, неистовой…

– Маркуша! Ванечка! Матвейка, Лука! Иду к вам!!! Поспешаю-у-у-у!!!

Лето 7113-е, месяца мая день четырнадцатый

Лисица, с зимы уже полинявшая, со впалыми боками и хвостом, похожим на грязное помело, подняла измазанную в крови морду. Лазарев вскинул пищаль, целясь в зверя, но лисица пули дожидаться не стала – только мех рыжий между темных стволов да вымытых корней мелькнул.

От мертвеца, которым лисица угощалась, не много уже осталось. Крупное зверье всласть попировало на нем, мясо с костей обглодав, моховую одежу разодрав, а потроха растащив вокруг сивой паутиной. Из поеденных кишок сочилась черная гуща. Мошки густым покровом облепляли побелевшую уже кость, паслись на запекшейся крови.

– Беглые его, что ль? – спросил Лазарев Ерему. Казак молчал. Мелкий дождик собирался каплями-стекляшками в черной его бороде.

Тагай враскорячку, как все в его племени ходят, подобрался к мертвяку, присел рядом на корточки. Кипучее облако мошкары поднялось, зудя недовольно, зароилось вокруг непрошеного гостя. Тот же только руку протянул, обглоданной плоти коснувшись. Распрямился, обернулся к русским.

– К Туман-озеру идут. – Лицо проводника было будто высечено из камня. За спиной его тянулся широкий след – глубокие ямы от людских ног, полузасыпанные опосля тяжким волоком.

– Зачем им? – нахмурился Лазарев. – Тагай, ты ж сам говорил, что от Тумана дорог нет – ни на полдень, ни на закат?