Триста слушала Пирса вполуха. Она наблюдала за Кресчентами в поисках знаков и намеков. Их маленький семейный пазл рассыпался, кусочки пережили странные приключения и приобрели новую, неожиданную форму. И все равно они были тут, классическая семья, как на фотографии в газете: мать чинно сидит в центре, дети расставлены по обе стороны от нее, а отец уверенным жестом держит руку на спинке стула жены. Сложился ли пазл, как раньше, приняли ли кусочки прежнюю форму, чтобы образовать старую картинку? Станут ли они притворяться, будто ничто не произошло? Нет. Она так не думала. Ее взгляд уловил кое-какие перемены.

Пен была самоуверенной и импульсивной, как всегда, но ее не одергивали на каждом шагу. Родители время от времени говорили ей что-то сдерживающее или укоряющее, но не рефлекторно, без прежней усталой раздраженности. Поводья ослабели, и возбуждение Пен было полным энтузиазма, а не злобы.

Селеста как будто постарела. В ней угадывалась легкая неуравновешенность, словно она утратила почву под ногами и не знала, как ее вернуть. Она попыталась улыбнуться Тристе, но улыбка получилась вымученной и неловкой, и Селеста опустила глаза. Глядя на нее, Триста не могла отделаться от мысли, что Селеста вышла из кухни в том коттедже и закрыла за собой дверь, не препятствуя ужасным событиям.

«Не знаю почему, но мне труднее простить ее, чем Пирса, который собирался швырнуть меня в огонь. Что ж, по крайней мере, он был готов встретить лицом к лицу то, что собирался сделать. Но ее мне жаль. Она навсегда останется человеком, вышедшим в ту дверь… и она знает, что никогда не сможет вернуться».

В уверенности Пирса теперь чувствовалась фальшь. Время от времени он умолкал, глядя на остальных в попытке угадать их чувства, одобрение или неодобрение.

Был еще четвертый член семьи в бледно-голубом платье и шляпке, робко стоявший рядом с матерью. «Как нас вообще могли перепутать? Я выше, чем она! Нет, я просто стою ровнее». До сих пор было странно смотреть в лицо, настолько похожее на ее собственное, но оживленное другими эмоциями. Трисс явно тоже нервничала. Ее глаза соскальзывали, когда она смотрела на Тристу, она опустила взгляд и невольно вздрогнула.

Тристе стало больно, но потом она овладела собой. «Трисс видела, как я вышла из Гриммера, — напомнила она себе. — Я испугала ее семью, разрушила ее комнату, съела ее кукол и заставила ее сестру полюбить себя, а еще столкнула ее в реку. Неудивительно, что она меня боится».

Потом Трисс снова подняла голову, взглянула Тристе в глаза и улыбнулась. Улыбка была несколько нервной, но все-таки настоящей, а не натянутой, когда улыбаешься по настоянию родителей.