В сенях Наум едва не упал. Силы стремительно убывали, ноги дрожали и подгибались, голова шла кругом. Лишь навалившись всем телом, сумел он открыть наружную дверь, выбрался на крыльцо и увидел, как Елезар выводит из стойла под уздцы двух лошадей.

Из мрака возник невысокий силуэт, перегородил дорогу. Мальчишка направил на казака деревянную саблю:

– А ну, стой! Это не твоя кобыла…

Голос был звонкий, чистый, ничуть не похожий на отцовский. Но деревянная сабля – не ровня настоящей. Полынник, не сказав ни слова, ударил наискось, снеся рыжую голову. Лошади, боевые, видавшие виды, привыкшие к запаху смерти, лишь недовольно всхрапнули.

Опершись на столб, что поддерживал навес над крыльцом, Наум взвесил топорик в руке, примерился и метнул в Елезара. В прошлой жизни, давным-давно, у него это хорошо получалось. Тело отозвалось на движение дикой болью – и он закричал. Как тогда, на другом крыльце, под кнутом палача. В этом крике было больше ярости, чем жалости к себе. Елезар, вздрогнув, обернулся на звук, и топорик, метивший между лопаток, угодил ему в правое плечо с мокрым, отчетливо слышным хрустом.

– Ах, гнида! – взвыл он, схватившись за рану. Между пальцев тонкими ручейками побежала кровь.

– Ничего, сейчас пройдет, – сказал Наум, спускаясь с крыльца. Каждый шаг давался ему с трудом. – Сейчас, потерпи чутка…

Правая рука Елезара повисла плетью, пальцы разжались, и сабля упала в грязь. Наум медленно вытащил свою.

– Ты мне кость сломал, – простонал Полынник. – Пес поганый!

– Я тебе сейчас и хребет сломаю, – заявил Наум, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. – Подожди немножко.

Елезар нагнулся, протянув левую руку за оружием, и в этот момент Жила бросился на него. Он не успел совсем чуть-чуть. Молодой казак оказался проворнее – острие поднятой сабли метнулось навстречу, скользнуло по лицу, распахав кожу от скулы до отсутствующего уха. Наум отшатнулся, но, потеряв равновесие, рухнул наземь. Попробовал откатиться в сторону, однако тело не желало подчиняться, и он замер на месте, чувствуя, как рот наполняется горячей соленой влагой.

– Ты так даже на человека похож, – сказал Елезар, стоя над ним. – Когда вся харя в кровище перемазана.

Он взмахнул саблей. Топор палача на дворцовом крыльце. Небо, принимающее жертву. Наум зажмурился, не ощущая ни страха, ни досады, и вдруг вспомнил имя своего атамана. Но лезвию не суждено было опуститься. Громыхнул выстрел. Пуля, угодив молодому казаку в глаз, вышибла из него всю дурь. Елезар прошептал что-то перекошенным ртом, поднес к лицу руки, пошатнулся, сделал неуверенный, пьяный шаг в сторону, упал ничком и больше не шевелился.