– Пора. – И шагнул за занавеску. Остальные торопливо последовали за ним, стараясь не оглядываться. Они прошли через тесную кухоньку, где на сундуке в оцепенении замерла толстая Авдотья, и, миновав обширную клеть, выбрались на задний двор. Здесь, в окружении яблонь и пустых бочек, размахивал деревянной саблей сын хозяина.

– Брысь! – рявкнул на него Фома. – Чтоб духу твоего тут не было!

Мальчишка послушался. Ему хватило ума броситься в обход дома и не столкнуться с ведьмой, как раз выходившей из клети. Казаки избегали смотреть на нее, но Науму нелегко было справиться с искушением. Девушка двигалась плавно и бесшумно, плыла сквозь сумрак ослепительно-белым силуэтом. Волосы совсем не мешали ей, стелились позади, словно шлейф высокородной дамы. Упругие, налитые груди с маленькими розовыми сосками чуть покачивались при каждом шаге, и Наум зажмурился, боясь, что вот-вот потеряет контроль над собой.

Горь приблизился к небольшой, но достаточно глубокой свежей яме возле ближайшей яблони – похоже, здесь был вырыт бочонок с вином – и, бережно опустив в нее узелок, принялся засыпать яму землей. Закопав, отошел к товарищам, стал шепотом объяснять, отряхивая руки:

– Это как бы могила атамана получается. Императорские палачи скормили его плоть псам да стервятникам, но суть его, сам он – здесь. Потому и можно…

Елезар, не дослушав, круто повернулся и направился было к дому, но Наум схватил парня за руку, остановил:

– Погоди! Ты чего?

– Видеть не желаю эту колдовскую белиберду! – громким шепотом ответил Полынник. Лицо его потемнело от гнева. – Я лучше внутри подожду.

– Ты это брось, – угрожающе прищурился Горь. – Мы все вместе здесь, ради общего дела.

– Пусть так! Дело важное, не спорю. Но смотреть на всяческую мерзость я обязательства не брал!

Вырвав руку из хватки Наума, Елезар скрылся в избе. Горь выругался, сжал кулаки.

– Не серчай, – сказал Наум. – Сам понимаешь, ему тяжело.

– А мне не тяжело? Нежный какой. Нет у меня к нему доверия. Щегол! Щенок!

– Тише. Мы не для того сюда съехались, чтобы друг на друга зубами скрипеть. Потерпи, научится и он уму-разуму.

Горь махнул рукой, опустился на одну из бочек. Сгорбленный и разозленный, старик походил на оголодавшего степного стервятника. Долгая жизнь, состоящая из одних только невзгод и лишений, научила его, вцепившись в добычу, не упускать ее. Наум подумал, что Горь просто отвык видеть в окружающих людях кого-то, кроме врагов.

Тем временем ведьма опустилась на колени у крохотной могилы и, положив ладони на влажные комья земли, принялась бормотать что-то неразборчивое, ритмичное, похожее сразу и на колыбельную, и на молитву. Наум прислушался, но не смог различить ни единого знакомого слова. Наверное, это был язык Клятых гор.