Она никак не реагировала до тех пор, пока я не закончил.

– Так ты знаешь, что он был лгуном и дурным мальчишкой, которому нравилось пытать, насиловать и делать еще черт знает что.

– Да.

– И ты думаешь, что он убил этих женщин?

– Я это знаю.

– Так что еще тебе нужно? Тебе этого недостаточно?

– Было бы достаточно, – сказал я, – если бы не сны.

– Расскажи мне о них.

– Мне, Дональду и Рику стал сниться одинаковый кошмар. До сих пор снится. – Я подробно описал ей кошмар. – А потом со мной стали случаться вещи похуже. Галлюцинации, видения или что уж это такое – женщина и ребенок. Ужасные видения. Они начинались почти незаметно, казались такими правдоподобными, и в конце концов это случилось, когда я был на службе. Женщина из моего видения заманила меня на заброшенную фабрику, и там, внизу, я увидел… увидел ужасные вещи. Если Ад существует, то картины, которые она показала мне, были прямиком оттуда.

– Если, – негромко фыркнула Клаудия.

– Внизу я видел еще много такого, что не могу объяснить или даже точно вспомнить. Не уверен даже, хочу ли я вспоминать. Почти так же, как те времена, когда мы с Бернардом были детьми. Все воспоминания идут как бы вразнобой, понимаешь? И между ними есть громадные куски, которые я не могу восстановить, но то и дело кое-что проявляется, какими-то отрывками. Может быть, все потому, что я не хочу вспоминать точнее? Может, если я попытаюсь, то раскроется что-то еще более ужасное? – Все, что я говорил, казалось мне полным бредом, как будто я совершенно свихнулся. – Кроме того, мне иногда кажется, я что-то слышу, вроде как шепот, или просто как будто что-то ощущаю. – Как можно подробнее я пересказал видения с женщиной и ребенком. – Как будто они, мои воспоминания о Бернарде и кошмары, меня преследуют. Я потерял работу, жену… мне кажется, я теряю рассудок. А преследование все не прекращается. Я хочу, чтобы оно прекратилось. – От внезапно нахлынувших эмоций у меня перехватило дыхание. – Я хочу, чтобы все это прекратилось.

Клаудия докурила сигарету быстрыми короткими затяжками и бросила окурок в раковину, к посуде и муравьям. Он закатился за тарелку и пропал в грязной куче, до меня донеслось негромкое шипение, когда огонек коснулся воды.

– Мое детство продлилось от силы десять минут, – со вздохом произнесла Клаудия. – Дети вроде меня растут быстро. Но однажды, еще ребенком, когда мир до меня еще не дотянулся, я говорила со священником. Моя бабка водила меня в церковь, надевала на меня платьице, шляпку, перчатки – наряжала как могла. Она умерла, когда мне было двенадцать, но до того была вся из себя правильная католичка, ходила после мессы в дом священника и прибиралась, мыла посуду и все такое. Однажды, пока я сидела в доме священника и ждала, когда бабка все закончит, я разговорилась со священником. Его звали отец Наслетт. Старикан выглядел, как орел в очках. У моей бабки валялись стопки «Нэшнл джиографик», и один раз я увидела там каких-то аборигенов – из Новой Гвинеи, что ли? – и сразу заинтересовалась, знаешь, по-детски. Так вот отец Наслетт говорил мне, что если не верить в Бога и не подчиняться его законам, то попадешь в Ад. Я спросила его об этих аборигенах. Они даже не знали, что это за католическая церковь такая, неужели они тоже попадут в Ад? – Она поморщилась, как будто от горечи. – И знаешь, что он ответил? Что только те, у кого есть знание, за него в ответе. Что если ты не знаешь о Боге, то все нормально, и никто не станет тебя ни в чем винить. Эти аборигены ничего о нем не знали, они были невинны и не будут наказаны. Ад существует только для тех, кто все знал, но облажался или отказался подчиняться. Так что иногда лучше не знать, потому что веришь ли ты во все это или нет, как только у тебя появляется знание, ты сам за него в ответе. Ну так вот, у меня для тебя дурная новость: так работает не только вся эта божественная фигня.