– Ханисакл Спек! Что привело тебя на улицу в такую славную ночь?

– Не знаю, что славного в том, что шесть, если не семь тысяч людей в клочки порвало по всему пути отсюда до Денвера.

– Шесть, если не семь тысяч человек вышли из этих жалких сосудов духа, – жест в сторону его покойников, – и транзицировали к следующей фазе. Они высвободились! Теперь они повсюду, в семи измерениях, их энергия стала фоновым треском действительности, темной материей, которая связывает воедино вселенную. Они прокладывают путь к следующему великому переносу.

– Что мне хотелось бы знать, так это почему мистер Уолдмэн был транзицирован на ваш палисадник. Что заставляет вас думать, будто ему хотелось быть обернутым в фольгу, словно чьи-то объедки?

– Он один из предвестников! Он отправляется пометить путь с множеством других. Нет никакого вреда в том, чтобы почтить его жертву.

– Он не приносил себя в жертву ради таких, как вы. Мистер Уолдмэн не принадлежал к вашей вере. Принадлежал он синагоге, а не сумасшедшему дому, и уж если его чествовать, так это долг его единоверцев, а не ваш. Может, оставите его в покое?! Отправляйтесь пить ядовитую шипучку и скакать верхом на комете, вы, падальщик! Ни черта-то вы не знаете!

Он лучезарно улыбнулся мне, этот жердина-выродок со светящейся в темноте головой. Его как ни оскорбляй, он всегда будет лыбиться тебе, будто вы очаровательный проказник.

– Так я же знаю! – сказал он. – Как раз чертово-то мне и известно: эта планета – чертова, и я знаю это! Я возвестил конец света 23 ноября этого самого года в 5 часов утра, и как видите… началось!

– А как быть с провозглашенным вами концом света в октябре два года назад?

– Я говорил, что апокалипсис настанет 23 октября два года назад, и он действительно настал. Однако развивался он медленно. Не многие наблюдатели способны замечать его признаки.

– Еще вы говорили, что конец света настанет в 2008 году, было такое?

Наконец-то он глянул меня в расстройстве:

– Астероид, который наверняка должен был поразить нас, отвратила в сторону коллективная воля тысячи молившихся, чтоб было даровано нам больше времени для совершенствования наших умов для жизни в трехмерном мире. Только день наш и час наш теперь почти пробил! И на сей раз нам не отвратить его. Мы приветствуем его радостной песней из глоток наших. Мы воспоем занавес, скрывающий эту жизнь. Мы уже сейчас воспеваем конец ее.

– Может, вы вернетесь к воспеванию утречком? Некоторые из нас пытаются поспать. А коль скоро вы предаетесь этому, то не смогли бы вы петь что-нибудь не из Фила Коллинза? Разве мы и без того не довольно настрадались сегодня?