Сейчас Ромочка тоже приподнял губу, точно улыбаясь Кате, и трубочки, извиваясь, поплыли к ней быстрыми змейками.

– Не надо, – попросила Катя.

Ромочка качнул головой, и она поняла, что он действительно улыбается ей своим огромным щелеподобным ртом.

Вот, значит, почему ты не стал возвращаться, подумала Катя, дернувшись от резкой боли в боку, там, где прорвали кожу жадные трубочки. Выполнили твои девочки обещание: ты теперь – как они, куда ж ты такой нежитью золотоглазой обратно к людям пойдешь. Да и зачем, там тебе места не было, а тут нашлось.

Лихорадочный жар потихоньку уходил из ее тела: подрагивающие хоботки вытягивали его, бледный огонь переливался под их полупрозрачной кожицей. Поймав Катин прояснившийся взгляд, Ромочка снова улыбнулся, выпростал из воды то, что давно уже перестало быть рукой, и показал – давай к нам, вниз…

И они опять стояли на песчаном дне, в кружеве водорослей, дышали водой и любовались рыбами. Топорщили гребни яркие окуни, толклись у самой поверхности стаи уклеек, а в глубокой яме смутно различимым бревном ворочался не то налим, не то сом, не то кто-то из речных «соседей». Сверкнул золотистым боком лещ, огромный, как поднос. Килограмма на три, прикинула Катя, настоящий, трофейный, мне б такого…

И тут она заметила, как сгорбился, опустил голову Ромочка. Целительные трубки его потемнели, будто обуглились, глаза подернулись пепельной пленкой. Выпитый жар пек его, нежного и водянистого. Катя схватилась за впившиеся в ее тело трубочки, попыталась выдернуть их, но обожженная кожица снималась лоскутьями, а сами хоботки вонзились еще глубже. Ромочка замахал протестующе тем, что давно уже перестало быть руками, а сам пошатнулся, выпустил изо рта облачко прозрачной слизи.

– Хрен да полынь… – хотела сказать Катя, но только булькнула. Она оттолкнулась от дна ногами – в надежде там, на поверхности, отделаться как-нибудь от глупого самоотверженного Ромочки, – и тут же опустилась обратно.

Но несколько секунд спустя вокруг замелькали быстрые, еле уловимые глазом тени, многосуставчатые лапы-щупики подхватили Ромочку, с хирургической точностью извлекли опаленные трубки из тела Кати и вытолкнули ее, чужую, наверх. С такой силой, что из воды она вылетела мгновенно, как пробка.

– Ромочка! Ромочка! – Катя пыталась нырнуть обратно, но вода не пускала, будто обернулась вдруг морской, круто засоленной.

Наконец она выбилась из сил – а их и без того было немного, по мышцам разливалась тягучая, почти приятная слабость. Тело казалось легким, будто пористым – потому, наверное, и выскочила пробкой. Катя медленно взобралась на мостки и растянулась на них, чувствуя себя совершенно выжатой, неспособной даже пальцем пошевелить.